— Сокровища града Китежа даждь нам днесь! — молитвенно прошептал Бартельс и вложил ключик. Мелодично пропели замки. Створки иконостаса раскрылись. На голубом бархате, изъеденный временем и водой, красовался обломок древнего китежского ларца. Бартельс вынул его и, любовно поглаживая, поднес поближе к свету. В углублении, в самом углу обломка, на специальной шелковой подушечке лежал причудливой формы золотой слиток. Он тускло поблескивал жадным желтым цветом. Бартельс сощурил глаза в узенькие щелки.
Исчезла куда-то комната и перед глазами уже не ларец, а длинный, бесконечный коридор и в нем золото. Золото, золото — без конца. Миллионы причудливой формы слитков, — это древние китежские монеты. Они льют призрачный желтый свет. Он ласково греет бартельсово сердце. Ему становится тепло и уверенно. Блаженная улыбка растягивает губы. Рука нежно, нежно, чуть слышно поглаживает и слиток, и обломок ларца.
— Верую, господи! Верую! Но помоги моему неверию!
В молитвенном экстазе, высоко возносясь над всеми обидами и горестями, шепчет умиленно Бартельс. А бесчисленные золотые слитки града Китежа желто и мягко подмигивают ему, бодрят.
Телефонный звонок нарушает идиллию.
Бартельс возвращается на землю. Поспешно кладет он на шелковое ложе монету и в бархатный иконостас обломок ларца. Поют мелодично замки и, спрятав ключ, Бартельс подходит к телефону.
— Алло! Да, это я! Главный директор.
Опять уверенно и бодро движется Бартельс вперед к своей цели, к своим сокровищам. Он тщательно проштудировал концессионный договор и детально ознакомился с интересующими его статьями советского законодательства. Он твердо идет к намеченной цели. Он уверенно и не задумываясь подписывает чеки. О! Он получит на каждый выданный рубль проценты, каких еще не видывал мир!
А когда приходят минуты слабости и одолевают сомнения, — господин главный директор запирается в кабинете и священные реликвии из медного иконостаса снова и снова возвращают ему бодрость и уверенность.
Под грохот экскаваторов, тоннами заглатывающих землю, под однообразные и всегда заунывные песни грабарей — уходили дни. Работы росли и ширились. Отводные каналы уползали все дальше от озера. Их чудовищные земляные щупальца все ближе подбирались к реке, которой суждено было выпить воды озера.
В работе никто не заметил, как мелькнула рыжим хвостом осень и ударили первые заморозки. Озеро подернулось ледяной корой. Вчера еще тонкая и хрупкая, — сегодня она уже выдерживает тяжесть человека.
Северные ветры быстро и старательно упрятали сокровища под плотным холодным покровом. Земля звенела под лопатами, как сталь. Экскаватор ломал стальные зубья о зачерствевшие горбушки.
В трех кабинетах три концессионера, со всем пылом, свойственным южанам, придумывали способы не снижать темпа, не приостанавливать работ.
В кабинете № 2 думали с научно-исследовательской точки зрения — но холод, холод! Зима, мороз, русский мороз, — что мог знать о нем французский ученый, даже такой великий, как Оноре Туапрео?
Великий француз поковырял мерзлую землю, определил ее удельный вес, растворил ее сперва в горячей воде, затем в воде, полученной изо льда, определил цвет полученной жидкости, попробовал ее на вкус, а затем, перенеся свои изыскания из кабинета на самое озеро, — в спешном порядке отморозил себе оба уха. На этом и закончилась научно-исследовательская часть борьбы с русскими морозами. В дальнейшем ученый на личном опыте убедился в достоинствах русских медиков и, после длительного и тщательного лечения — ему удалось в целости отстоять оба уха. С огорчением Оноре подумал об опрометчивости человеческих суждений и поступков, и с любовью вспомнил о небезызвестном вам портном и о славных «доха», бесславно погибших на таможне.
В кабинете № 1 Жюлль, после длительных и безрезультатных совещаний с инженерами, настаивавшими на том, что на зиму работы необходимо приостановить, — решил прибегнуть к «русской народной мудрости», о которой где-то и что-то слыхал краем уха. В центре разворачивающихся событий очутился Андрей Непутевый. Он на плохом счету в рабочкоме. Его не любят товарищи за то, что лодырь. Говорят даже о том, что Непутевый нечист на руку. Но пока с поличным не пойман — приходится терпеть в своей среде.
Жюлль в «источники мудрости» избрал Непутевого потому, что был тот всегда почтителен, при случае норовил подставить стул, подать что-нибудь, вообще — услужить хозяевам. Да и вид у Непутевого был такой, словно знает он что-то важное и ценное, но только до поры до времени держит это в секрете.
Читать дальше