Николай Шмелёв - Фобос (СИ)

— Ну, Арсений Вячеславович, сегодня у нас будет настоящая закуска.

Троица вместе с коробками скрылась внутри корабля, а старшие офицеры пошли готовиться к торжественному ужину.

Не прошло и пяти минут, как на кухню прибежал оружейник Гаврилов, уже давно и безнадёжно привыкший к синтетической пище, а про настоящую птицу решительно ничего не могущий вспомнить.

— А курица где? — с ходу спросил он Безымянную.

— Где-где — в морге! В синюшном зале…

— Чего?

— В холодильнике, Пётр Викторович.

— Почему синюшный зал, — удивился Гаврилов, — это как-то связано с содержимым холодильника или непосредственно с курицей?

— Обои синие — вот и навеяло, — пояснила Анфиса Анатольевна. — Ассоциации с Янтарной комнатой…

— А-а-а, — промычал оружейник, так ничего толком и не поняв.

Он закатил глаза к потолку и не выдержав мук неопределённости, воскликнул:

— Послушай — ты мне все мозги вынесла! Я только хотел спросить, откуда у нас на корабле взялись обои — в принципе. И ещё — откуда взялась курица. И почему в морге?

Безымянная сплюнула с досады и снизошла до пояснения:

— Плюшкин до сих пор чудит, не ограничивая себя в применении только розовой краски, а насчёт курицы — это просто курица, несмотря на то, что все давно отвыкли от этого синюшного сравнению, а вот труп — есть труп. Она, всё-таки, неживая в холодильнике лежит! И вообще — это синее сравнение, с точки зрения криминалистики, детский лепет. Колбаса, исходя из этих позиций — верх цинизма распоясавшегося маньяка.

Из морозильной камеры выехала пластиковый контейнер, доверху заполненный свежемороженой птицей и гордо продемонстрированной Гаврилову, с пожеланием посмотреть повнимательнее: «Может быть последний раз в жизни». Затем его решительно выставили с кухни, чтобы не мешал и по кораблю начал распространяться странный запах, который многие слышали первый раз в жизни.

— Канализацию, что ли, прорвало? — раздался голос из неопределённой каюты.

— Непохоже, — возразил ему другой неизвестный. — Больно уж запах приятный…

Горин стремительным шагом вошёл в рубку связи и вызвал на совещание командира корвета. Тот не заставил себя ждать и уже через минуту, между командирами кораблей состоялся загадочный разговор:

— Анатолий Андреевич, я у Марса автономный внешний щит забыл, — огорошил Горин коллегу. — Мотнёмся туда-обратно?

— Павел Степанович, спохватятся, в связи с нашим отсутствием! — растерялся Виноградов.

— Ну, а что — нельзя на экстренном разгоне скататься?

— Экстренный разгон существует, но пользоваться им нельзя.

— Да знаю! — махнул рукой командир фрегата. — Зачем его вообще включили в возможность полётной программы?

— На всякий случай, — пояснил командир корвета на всякий случай. — Форсаж на то и форсаж, чтобы пользоваться им в экстренной ситуации. Помнишь первые полёты, когда «Харон» чуть не разорвало на куски от гравитационного возмущения, при попытке экстренного разгона вблизи Юпитера? Тогда молекулярный пластырь все аварийные запасы сожрал, а некоторые части восстановлению не подлежали. Пришлось нам «ползком» до заправки добираться.

— Так вы тогда астероид раздербанили, а он входил в важную составляющую гравитационного равновесия…

— А! — Виноградов равнодушно махнул рукой.

Старпом корвета Груздь, присутствующий при разговоре, был другого мнения и зашикал на Горина:

— Тише ты! Услышит ещё кто! Несмотря на срок давности — запрет есть запрет. Да и то сказать — никакого толку от каменной глыбы. Грязь одна…

— Есть у меня старенький бот — полностью автоматизированный, — вспомнил Анатолий Андреевич. — Его раньше использовали для сомнительных разведок. Списать ржавую скорлупку списали, а вот на свалку забрать забыли. Видимо, посчитали, что его вовсе не было, а движок на боте исправный…

С автономного бота сняли брезентовый чехол, которым пользовались с незапамятных времён. Он уже выцвел и выглядел потрёпанным. После этой процедуры, пыль стояла с добрых полчаса. Даже усиленное кондиционирование не лишило механика удовольствие её глотать, при этом беспрестанно чихая. Наконец-то Пётр Викторович сумел приступить к работе и сразу же забрался внутрь старой машины, которой предстояло обрести вторую жизнь. Голосовая программа настройки полётного задания была в исправности и теперь только оставалось кое-что изменить в двигательной установке. Выход за пределы рекомендуемых, в приказном порядке, скоростей, ограниченных для большей надёжности механическим предохранителем, кроме электронного замка, контролировался ещё и механическим ограничением. Гаврилов покопался в технике и, так-таки, сломал ограничитель. Поднявшись на ходовой мостик, он по форме доложил командиру о выполненном задании и теперь только оставалось привести задуманное в действие. Никаких неожиданностей не предвиделось и поэтому толпа зрителей, страждущих хлеба и зрелищ, на мостике не толпилась. А напрасно… Виноградов сделал отмашку рукой и бот неторопливо покинул швартовый шлюз. Медленно, словно сомневаясь в своих возможностях, он отвалив от борта корвета и плавно набирая скорость, скрылся из вида. На экране радара внимательно следили за тем, как электронный счётчик беспристрастно отсчитывал цифры, показывающие величину ускорения. Скорость автомата нарастала, постепенно приближаясь к запретной, инструкцией, отметке. Бот вышел за пределы дозволенного и продолжал наращивать обороты. Все уже облегчённо вздохнули, когда внезапно зелёная точка на мониторе потухла и, в то же время, ослепительная вспышка затмила собой всё видимое космическое пространство. В помещении управления кораблём повисла гробовая тишина и возникшая пауза, в виде немой сцены, грозила затянуться надолго. Виноградов первым нарушил молчание и тихо выговорил: