Евгений Замятин - На куличках

Она сидела на самодельной, крытой китайским шелком тахте, подперла кулачком узкую свою и печальную о чем-то мордочку. Смотрела на далекое - такое далекое - солнце.

Андрей Иваныч играл теперь маленький, скорбный четырехбемольный кусочек.

... Все тише, все медленней, медленней, сердце останавливается, нельзя дышать. Тихо, обрывисто - сухой шопот протянутые, умоляющие о любви, руки - мучительно пересохшие губы, кто-то на коленях... "Ты же слышишь, ты слышишь. Ну вот ну, вот, я и стал на колени, скажи, может быть, нужно что-нибудь еще? Ведь все, что..."

И вдруг - громко и остро. Насмешливые, быстрые хроматические аккорды - все громче - Андрею Иванычу кажется, что это у него бывает - у него может быть такой божественный гнев, он ударяет сотрясаясь три последних удара - и тихо.

Кончил - и ничего нет, ни гнева, ни солнца, он просто Андрей Иваныч, и когда он обернулся к Марусе - услышал:

- Да, это хорошо. Очень... - выпрямилась. - Вы знаете: Шмит, жестокий и сильный. И вот: ведь даже жестокостям Шмитовым мне хорошо подчиняться. Понимаете: во всем, до конца...

Паутинка - и смерть. Соната - и Шмит. Ни к чему, как будто, а заглянуть...

Андрей Иваныч встал из-за рояля, заходил по ковру. Маруся сказала:

- Что же вы? Кончайте, ну-у... Там же еще менуэт.

- Нет, больше не буду, устал, - и все ходил Андрей Иваныч, все ходил по ковру.

- ...Я иду по ко-вру, ты и-дешь, по-ка врешь, - вдруг забаловалась Маруся и опять стала веселая, пушистая зверушка.

Победила то, о Шмите, в Андрее Иваныче, он засмеялся:

- Баловница же вы, погляжу я.

- О-о-о... А какая я была девченкой - ух ты, держись! Все на ниточку привязывали к буфету, чтобы не баловала.

- А теперь разве не на ниточке? - подковырнул Андрей Иваныч.

- Хм... может, и теперь на ниточке, правда. А только я тогда, бывало, делала, чтоб упасть и оборвать - нечаянно... Хи-итрущая была! А то, вот, помню сад у нас был, а в саду сливы, а в городе - холера. Немытые сливы мне есть строго-настрого заказали. А мыть скучно и долго. Вот я и придумала: возьму сливу в рот, вылижу ее, вылижу дочиста и ем, - что ж, ведь она чистая стала...

Смеялись оба во всю глубину, по детски.

"Ну еще, ну еще посмейся"! - просил Андрей Иваныч внутри.

Отсмеялась Маруся - и опять на губах печаль:

- Ведь я тут не очень часто смеюсь. Тут скучно. А может, даже и страшно.

Андрею Иванычу вспомнилось вчерашнее, воющие на луну морды, и он сам... вот сейчас запоет...

- Да, может, и страшно, - сказал он.

- А правда, - спросила Маруся, - к нам чугунку будто проведут, - сядем и поедем?

Неслышно вошел и столбом врос в притолку денщик Непротошнов. Его не видели. Кашлянул:

- Ваше-скородие. Барыня...

Андрей Иваныч с злой завистью взглянул в его рыбьи глаза: "Он здесь каждый день, всегда около..."

- Ну, что там?

- Там поручик Молочко пришли.

- Скажи, чтоб сюда шел, - и недовольно-смешно сморщив лоб, Маруся обернулась к Андрею Иванычу.

"Значит, она хотела, она хотела, чтоб мы вдвоем", - и радостно встретил Молочку Андрей Иваныч.

Вошел и запрыгал Молочко, и заболтал: посыпалось как из прорванного мешка горох, - фу ты, Господи! Слушают - не слушают, все равно: лишь бы говорить и своим словам самому легонько подхохатывать.

- ...А Тихмень вчера под стол залез, можете себе представить? И все про Петяшку своего...

- ...А у капитана Нечесы несчастье: солдат Аржаной пропал, вот подлец, каждую зиму сбегает...

- ...А в Париже, можете себе представить, обед был, сто депутатов, и вот после обеда стали считать, а пять тарелок серебряных и пропало. Неужли депутаты? Я всю дорогу думал, я знаю - ночью теперь не засну...

- Да, вы, заметно, следите за литературой, - улыбнулся Андрей Иваныч.

- Да, ведь я говорил вам? Как же, как же! За литературой я очень слежу...

Андрей Иваныч и Маруся переглянулись украдкой и еле спрятали смех. И так это было хорошо, уж так хорошо, - они вдвоем, как заговорщики...

Андрей Иваныч любил сейчас Молочку. "Ну еще, милый рассказывай еще..."

И Молочко рассказывал, как один раз на пожаре был. Пожарный прыгнул вниз с третьего этажа и остался целехонек., "можете себе представить"? И как фейерверкер заставил молодого солдата заткнуть ружье полой полушубка и пальцем: так, мол, пулю удержит.

- И оторвало ведь палец, можете себе представить?

Уже все высмеяла Маруся - весь свой смех истратила - и сидела уже неулыбой. Андрей Иваныч встал, чтоб итти домой.

Прощались. "Поцеловать руку или так?" Но первым подскочил Молочко, нагнулся, долго чмокал Марусину руку. Андрей Иваныч только пожал.