Филип Фармер - Т. 13. ЭКЗОРЦИЗМ. Ловец душ. Плоть

Карфакс следовал за Турсом ко входу в здание.

— Зачем вы это делаете? — поинтересовался он.

Турс уже открыл было перед Карфаксом дверь, но загородил собой вход.

— Что вы имеете в виду?

— Зачем вам говорить с епископом?

— Вот оно что! — усмехнулся Турс. — Ну, если епископ не в аду, не в раю и не в чистилище, и он сам это подтвердит, что тогда останется от его религии?

— Вы опубликовали около дюжины интервью с католиками и представителями прочих исповеданий, — ухмыльнулся Карфакс. — Если верующие отвергают свидетельства самих пап, вроде Иоанна XXIII или Пия XI, чем их потревожит свидетельство простого епископа?

— Они могли сомневаться в самой личности этих пап. Но Шэлланд только что умер, и…

Он умолк и уставился куда-то поверх головы Карфакса. Карфакс задрал голову и увидел самолет, летящий над горами с северной стороны. Моноплан с двойным двигателем так быстро пересек горы и преодолел полпути к долине, что Карфакс только тут догадался, что он делает. Или вернее, намеревается сделать.

— Кретин! — заорал Турс. — Он сейчас врежется!

— Не-е-е-ет! — завопил Карфакс и нырнул в пластиковую растительность. Он продрался сквозь жесткие листья, ударился о ствол, почувствовал, как тот сгибается от удара, и услышал рев двигателей. И тут что-то огромное и безжалостное подняло его и завертело в воздухе полубесчувственное тело, еще и еще, пока он окончательно не лишился сознания.

Очнулся он лежа навзничь. Боли он не испытывал — пока не испытывал — и не имел ни малейшего представления, что случилось и где он находится. Он не мог шевельнуть рукой или ногой и ничего не слышал. Мимо пробежала, воздев руки, какая-то женщина. Ее почерневшее тело было совершенно обнаженным, если не считать изодранной блузки; волосы превратились в обугленный ком. Потом она исчезла, и, насколько Карфакс мог понять, он остался один. Синее небо заволокло черным дымом. Что-то ударило его в бок, но он был не в силах даже обернуться и посмотреть, что именно.

Спустя недолгое время над ним совсем низко проплыл вертолет. Он ощущал потоки горячего воздуха от его двигателей, хотя и не слышал их. Он попытался закричать. Рот его открылся. В голове взревело. Темнота накрыла его снова.

Когда Карфакс очнулся во второй раз, он лежал в постели, укрытый одеялами, с привязанными руками и ногами. На сей раз он мог двигать ими самую малость, хотя тут же пожалел о попытке. Они начали болеть, а собственная голова казалась ему сплошным сгустком крови. Ему представлялось, что именно так и чувствовал бы себя его мозг, если его раздавить в кровавую массу. Человек в белом халате собирался установить респиратор.

Когда он открыл глаза в третий раз, то увидел над собой плачущую Патрицию. Он был в больничной палате; медсестра писала что-то на листке бумаги, прикрепленном к стене. Он мог повернуть голову, хотя и ценой изрядных страданий, а сквозь руки и ноги словно были пропущены провода высокого напряжения, по которым пульсировала боль.

— Этот самолет, — сказал он Патриции. — Он нарочно врезался в дом.

Собственный голос эхом отдавался у него в голове.

Сестра прервала свое занятие и подошла к его постели.

— Не надо напрягаться, мистер Карфакс. Просто усните. С вами все будет в порядке. — Голос ее доносился как бы издалека.

— Спина не сломана? — спросил он.

— Нет, но сломана нога и два ребра. А в остальном все нормально.

— Я боялся, что барабанные перепонки лопнули, — сообщил он. — Который час?

— Пусть это вас не беспокоит, мистер Карфакс. Все равно сейчас вы никуда не пойдете.

— Почти двенадцать. — Патриция сквозь слезы взглянула на циферблат.

— Полночь?

— Гордон, делай, как сестра сказала. Когда ты проснешься, я буду здесь.

— Нет, я хочу знать, что произошло, — запротестовал он, но тут же отключился. Когда он вновь пришел в себя, ему показалось, что прошло не больше нескольких минут. Он был один.

«Вот они, обещания Пат!» — подумал было он, но мгновением позже она вошла в палату и наклонилась, чтобы поцеловать его.

— И надо же тебе было очнуться именно сейчас! — вздохнула она. — Как раз когда мне понадобилось сходить в туалет.

— А я, по-моему, уже сходил, — сказал он. — Вызови сестру, ладно?

Около восьми утра он уже был способен сесть и выслушать, что произошло. Его правая нога ниже колена была раздроблена. Два левых ребра уже склеили. В левом ухе слух восстановился полностью, но в правом раздавалось легкое жужжание. Его лицо и тело покрывали сплошные синяки. Голова болела так, словно он не просыхал трое суток. А громкий или неожиданный звук заставлял его вздрагивать.