Борис Шейнин - В недрах планеты

Лучи фонарей упираются в стены подземного коридора. Мы пробираемся по нему, руками ощупывая стены.

Коридор все более сужается, переходит в темный тоннель.

Передо мной в узком канале исчезают ноги Таланина. Слышатся скрежет подошв о камень, трение одежды, приглушенные вздохи.

Тишина… И откуда-то из темноты раздается, словно усиленный сотнями репродукторов, голос:

— Красота здесь какая!

Таланин помогает мне выкарабкаться из противоположного конца тоннеля.

Здесь расстилается белая, застывшая поверхность сталагмитового моря. Мы идем, и «море» звенит у нас под ногами. Но что это? Я слышу и другой, мелодический звук. Он повторяется через определенные интервалы.

— Слышите? Можно подумать, что кто-то играет на флейте…

— Не говорите этого Егорову. Засмеет.

Мы продолжаем двигаться по пещере. Звон сталагмитов под ногами и звуки флейты теперь сливаются в единый сказочный оркестр.

Под лучами фонаря видна уходящая вертикально вниз скважина, проделанная в полу падающими сверху каплями воды.

— Вот она, флейта, где…

Таланин подставляет под капли воды свою ладонь. И сразу же «флейта» умолкает. Он отнимает ладонь — созданный природой инструмент возобновляет свою чарующую игру.

— Наверно, сюда приходили слушать мелодии Земли наши далекие предки, фантазирую я.

— Если действительно сюда заходили пещерные люди, то они должны были обожествлять этот инструмент. Здесь, только здесь надо искать…

Таланин пробирается дальше, в узкий коридор пещеры, спотыкается обо что-то.

— Нашел! — В его руках обтесанный камень. — Это орудие…

Таланин вдруг поворачивается лицом к стене и, словно в исступлении, начинает водить руками по ее поверхности.

Он останавливается лишь тогда, когда пальцы его нащупывают контуры высеченного в скале рисунка.

— Свет… Сюда свет!

Я направляю луч в место, указанное Таланиным.

На стене слабо различаются контуры неизвестного животного.

Долго стоим мы и взволнованно смотрим на произведение, созданное руками доисторического человека.

Чтобы лучше разглядеть рисунок, я, насколько позволяет пещера, отступаю от стены. И вот новое ошеломляющее открытие: в окаменевшем полу видны небольшие углубления. Одно… второе… Никакого сомнения: это отпечатки босых ног человека.

Глубоко вдавленные в породу следы уходят в темноту. Непередаваемое ощущение соприкосновения с прошлым охватывает меня. Я стою неподвижно, не решаясь двинуться с места.

Мне начинает казаться, что следы на полу заполняются ступнями сильных мускулистых ног…

Спиной ко мне, лицом к стене, становится на свое место доисторический художник.

В одной руке у него дымящий факел. В другой — кремень, которым он высекает рисунок.

Дрожащие блики освещают неповторимое полотно.

Высекая искры, острие кремня ударяется о каменную стену.

Я делаю несколько шагов в темноту, и меня обдает ледяным холодом подземелья. Там в голубоватом мерцании видна огромная фигура палеонтропа. Он стоит, как живой, как огромный Гулливер, и кажется, что он улыбается, глядя на двух лилипутов, дерзнувших потревожить его покой.

— Это он… — шепчу я.

Неожиданно Таланин начинает смеяться. Может быть, он смеется и не так уж громко, но многократное эхо усиливает его голос и разносит по всей пещере.

Мне делается жутко.

— Вот тебе и мираж! — продолжает хохотать Таланин.

— Но как человек оказался в центре ледяной глыбы?

— Как? В этом все дело… Как?

Таланин смотрит на кремень, который лежит на его ладони.

Кремень. Вот он уже в руках у Егорова… В салоне корабля снова собрались все участники экспедиции.

— …В двух словах… — говорит в микрофон Егоров. — Ради этого стоило выходить из корабля. Когда мы вернемся на Землю, мы направим сюда палеонтологов и антропологов. Даже трудно представить себе, что может дать науке эта находка. Но, друзья, — это Егоров обращается уже не к магнитофону, а к Таланину и ко мне, — будем помнить об основной задаче нашей экспедиции.

Мне в общем-то ясен характер Егорова. Когда-то в одной статье я вычитал определение слова «талант», запомнившееся своей неожиданностью и точностью: «Талант — это мысли в одном направлении».

Каким бы ветвистым ни было древо науки, Егоров сумеет разглядеть его ствол. Таланин другой. Он как бы открыт для всех новых идей и впечатлений. Его одинаково интересуют и «ствол» и «ветви».

Снова на экране гамма-квантового видеоскопа приходят в движение породы…