Сергей Абрамов - Рай без памяти

«Должно быть, фермеры», – подумал я, но догадки не высказал. И хотя жареный глухарь и кипящий грог еще теснее связали нас, необъяснимое все-таки оставалось необъяснимым. И для них, и для нас. Надо было открываться и открывать.

Начал Джемс: в его присутствии Люк, по-видимому, всегда был второй скрипкой.

– Почему вы не одинаково говорите по-английски? Один лучше, другой хуже. Может быть, вы французы?

За доску предстоявшей шахматной партии сел Зернов. В молчаливом единодушии мы предоставили ему это право.

– Мартин – американец, а мы трое – русские.

– Русские? – удивился Люк. – Нет такого сектора в городе.

Джемс поморщился.

– Замолчи, – привычно одернул он брата. – Есть русский арондисман во французском секторе.

– Вроде Гарлема?

– Меньше.

Люк удовлетворился ответом, а мы недоумевали. Город без имени. Русский арондисман. Гарлем. Оба не знают, что такое «канадец», не слыхали ни о Монреале, ни об Оттаве. Требовался географический гамбит, и Зернов рискнул:

– Мы не из вашего города. Никогда в нем не были. Мы даже не знаем, как он называется.

– Просто Город, – сказал Джемс. – А вы откуда?

– Мы не «быки» и не «воскресшие». Очевидно, имеются в виду полицейские и беглецы из Майн-Сити. Вероятно, мы вкладываем разный смысл и в понятие «дикие». Но у нас нет оружия, и мы нуждаемся в помощи. Нам просто нужно побольше узнать друг друга, чтобы сломать недоверие. Поэтому не удивляйтесь, если некоторые вопросы покажутся вам странными или даже смешными. Например, как называется эта планета?

– Земля.

– А ваша страна?

– Я не знаю, что такое «страна».

– Ну, вся эта часть земли, где живете вы, люди.

– Город.

– Разве у вас один город?

– Конечно.

– А Майн-Сити?

– Это не Город, а рудничный поселок и место ссылки.

– А государство?

– Город – это и есть государство.

– Одно государство на Земле?

– А разве может быть несколько?

Даже Зернов сбился и недоуменно взглянул на нас, но тут же нашелся:

– Вы говорите по-английски и по-французски. А вы слыхали о таких государствах, как Англия и Франция?

– Нет.

– А о частях света? О материках и океанах? Об островах и морях?

Джемс и Люк непонимающе взирали на нас. Даже слова, произносимые Зерновым, были им незнакомы.

Тут я не выдержал и вмешался:

– А вы в школе учились?

– Конечно, – хором ответили оба.

– Есть такой предмет – география…

– Нет такого предмета, – перебил Люк.

– Погоди, – остановил его брат. – Что-то такое было. Но очень давно. Во время Начала. – Он произнес это слово так же подчеркнуто и торжественно, как и «Город». – Мне было одиннадцать или двенадцать, точно не помню. Был тогда у нас учитель, француз Шемонье или Шемоннэ. Он что-то рассказывал нам о мире, где мы живем. Кажется, это называлось «география». Но потом ее запретили, а он исчез.

Оба отвечали охотно, даже с готовностью, но как-то по-школьному, вроде бы на уроке. Чему же научили их в этой школе, где запрещена география и горизонт учеников ограничен рекой и лесом?

– Кстати, как называется эта река?

– Никак. Просто Река.

Мы снова обменялись недоуменными взглядами: непонятная неприязнь к географии упраздняла здесь даже названия. Просто Город. Просто Река.

– А куда она впадает?

– Что значит «впадает»?

Я подумал, как Зернов сформулирует свой вопрос, если они не имеют представления о морях и озерах? Зернов спросил:

– Ну, где кончается?

– Нигде не кончается. Замкнутый круг, опоясывающий Землю.

Дремучее невежество это и убежденное его утверждение чуть не вывели меня из себя. Но я только спросил:

– Откуда вы это знаете?

– Из школы. Это – Знание. – В голосе Джемса снова прозвучала торжественность, начинавшая слово с прописной буквы. – Знание о природе, о Земле, о Солнце, почему сменяются день и ночь, как загораются и гаснут звезды.

Тут только дошло до нашего сознания, что над нами давно уже ночное звездное небо, – в азарте разговора никто из нас даже головы не поднял. Первым сделал это Толька и закричал:

– Чужое небо!

Мы смотрели на небо и молчали. Вероятно, каждый искал знакомые ему с детства светила. Но их не было. Я не нашел ни Стожар, ни Большой Медведицы, ни Полярной звезды. По всему одинаково черному небосклону горели по-чужому разбросанные в чужих узорах чужие звезды. Это не было Южное полушарие: мы все, побывавшие в Антарктике, пересекали экватор и видели Южный Крест. Но и Южного Креста не было. Чужое небо висело над нами – небо другой планеты в системе другого Солнца, может быть, даже другой галактики. Пожалуй, впервые мы по-настоящему поняли всю необычность и значительность того, что с нами произошло. До сих пор во всем, что нас окружало, ошеломляло и даже пугало, все же был какой-то оттенок странного, но занятного приключения, игры, которая вот-вот кончится. Как в коридорах парижского отеля «Омон», превращавшихся то в затемненные улицы Сен-Дизье, то в сюрреалистскую феерию офицерского казино. Даже на лестнице в багровом тумане отеля мы с Зерновым спокойно обсуждали случившееся, не чувствуя отчужденности от нашей реальности, от нашего мира. Здесь эта отчужденность ощущалась ясно и тревожно, но все же именно теперь, под чужим небом чужой планеты, она поистине стала трагической. Случайная вспышка костра осветила лица моих товарищей – их сжатые губы и полные затаенной тревоги глаза. Молчание было тяжелым, долгим и угнетающим.