Всеслав Соло - Астральное тело

«Я что-то не так сказал?» — снова мысленно обратился Божив к иконе.

И в следующее мгновение Юра едва удержался на ногах, потому что незримая сила его потянула к иконе, увлекла так резко и неожиданно, что он пошатнулся вперед, и тогда Божив стал усердно креститься, а его душу, чувства и помыслы с невероятным устремлением будто уносило в бездонную космическую глубину иконы.

И теперь случилось такое, от чего Божив молниеносно припомнил ту, своеобразную «тайную вечерю» с Остапом Моисеевичем и Купсиком, ибо Купсик в единый момент будто надломился от иконы, отшатнулся от нее и не замедлил раствориться в толпе, покидая храм.

«Вы, Купсик, рог от дьявола, надломленный, вас отведет Божья Мать», вспомнились Боживу его гадальные слова, его предсказание.

Пришел Божив, и Надежда Михайловна озабоченно посмотрела ему в глаза в прихожей, она очень уважала его и всегда верила ему, но сегодня ей очень хотелось, чтобы он ошибся…

Им никак не удавалось, и Боживу, и Надежде Михайловне, остаться наедине, чтобы переговорить: ведь Наташа слышала разговор, их телефонный разговор, неотступно находилась рядом с ними в этот вечер. И мама Сережи Истины, и Юра переглядывались, долго переглядывались, и им неуютно было чувствовать себя заговорщиками.

А Наташа сама себя ощущала третьим лицом, но уйти в соседнюю комнату была не в силах, а может, и ушла бы, да Сабина уже спала, а предлог тоже отойти ко сну был гораздо мучительнее, нежели остаться здесь, среди безмолвного разговора о ней, который она улавливала в переглядах Надежды Михайловны и Божива: к чему уходить и неминуемо прислушиваться, лучше уж честно присутствовать рядом, все-таки определила для себя Наташа.

Шло обычное чаепитие и разговоры о предметах и действиях. Надежда Михайловна всегда была честным человеком, и для нее всегда означало слово «скрывать» — значить убивать!

Да!.. Что ты скрыл, то убил…

Ты убил движение, ибо, скрывая, ты удерживаешь, а кто вправе убить движение? Никто, даже Господь, ибо Господь сам суть движение, разве может Господь убить сам себя, не был бы он тогда Богом, а убийцей, а значит, человек скрывающий есть убийца, он покушается на Бога, и его надо судить, и наказание неминуемо. Есть одно на свете, чего не может сотворить даже Господь, единственное и незыблемое: Бог не может убить сам себя, а значит, скрыть, остановить… движение.

Надежда Михайловна не выдержала.

— Наташа, — сказала она, проговорила внезапно посреди словесной замусоренности вечера, и ее обращение прозвучало как готовность к наведению порядка, она больше не хотела отворачиваться, когда Наташа смотрела ей в глаза. — Наташа, — повторила она еще раз в пространстве молчания, когда приумолк и Божив, Надежда Михайловна была философом и, может быть даже, одним из тех единственных философов, которые верили в то, что говорили и писали.

Несколько секунд после отзвучавшего «Наташа» даже тишина молчала, даже она прислушалась.

— Да, — прозвучал коротко голос Наташи.

— Но ты же была дома, — медленно подбирая слова, будто предлагая вернуться к такому необходимому и здравомыслящему, устоявшемуся и правильному «нет», сказала Надежда Михайловна.

— Да, — снова ответила Наташа.

Божив молчал, он еще многое не усвоил из уроков Истины, но из его дневников теперь для Юры обозначилось одно: молчи, и слушай, и жди, когда предложат слушать тебя.

— А как же ты могла… — заговорила было Надежда Михайловна, но осеклась, ибо в единый момент поняла не имеющееся право свое на такой вопрос.

— Могла, — не подыскивая слов, ответила Наташа, даже не пытаясь как-то защищаться.

— Ты сегодня видела Сережу? — наконец-то проговорил Божив, отодвинутый, отшрихованный молчанием.

— Сережа не узнал меня, — ответила Наташа.

— Наташа, где ты его видела? — серьезно сказал Надежда Михайловна.

— Он работает в кинотеатре.

— Наташечка, там сейчас работает Юра.

— Я знаю, и Сережа тоже.

— Надежда Михайловна, — вмешался Юра, — Наташа просто устала.

— Да, я устала. Я и в самом деле устала, Надежда Михайловна. Извините, Юра, я пойду прилягу.

Наташа ушла к себе в комнату.

Юра и Надежда Михайловна некоторое время сидели молча.

— Ты знаешь, Юра, — заговорила Надежда Михайловна, — а ведь Наташа не больна, и она вовсе не устала… умом, ты понимаешь, о чем я говорю.

— Да, конечно, Надежда Михайловна.