Филип Фармер - Т. 19. Ночь света. Отче звёздный. Мир наизнанку

— Да, — подойдя к пьедесталу, сказал вожак второй группы. — Мы хотим знать, кем он будет? Нессом или непобедимым Эльгулем?

— Ах вот оно что! — отозвался Кэрмоди. — Богиня экономна, как сама природа. Зачем трудиться над созданием ребенка, когда вот он, под рукой.

— Да! — громко сказала Мэри, и ее музыкальный голос прозвучал как бронзовый гонг. — Но неужели ты хочешь, чтобы наше дитя стало похоже на тебя? На застывшую темную душу? Или ты дашь ему тепло и свет?

— Человек! — воскликнул Тэнд. — Неужели тебе не ясно, что ты уже сделал выбор? Разве ты не знаешь, что у нее нет мозга и что она говорит языком твоей души? Прислушайся к ее словам! В них то, о чем ты думаешь и чего желаешь в глубине сердца! Ибо ты вложил эти слова в ее уста! И лишь по твоему приказу шевелятся ее губы!

Кэрмоди покачнулся и едва не упал, но не от слабости и не от голода и жажды.

Свет, свет, свет… Огонь, огонь… Растворись в огне и свете. Сгори, как феникс, и возродись к новой жизни.

— Держи меня, Тэнд, — прошептал Кэрмоди.

— Прыгай, — ответил кэринянин и громко рассмеялся.

Смех и ликующие крики его спутников прозвучали как «аллилуйя».

Сторонники Эльгуля в ужасе завопили и бросились врассыпную.

Туман стал реже и превратился в бледно-фиолетовый. Над горизонтом появился огненный шар, и в тот же миг фиолетовый цвет сменился белым — как будто кто-то сдернул вуаль с лица планеты.

Те из сторонников Эльгуля, которые не успели скрыться, вдруг зашатались и упали наземь. По их телам пробежали конвульсии. Кости с хрустом трескались, и кровь хлестала из рваных ран. Через несколько секунд их тела на мостовой перестали шевелиться.

— Если бы твой выбор был другим, — сказал Тэнд, поддерживая ослабевшего Кэрмоди, — в пыли валялись бы мы.

Окружив Мэри плотным кольцом, они направились к храму. Беременная женщина часто останавливалась, сгибалась в приступах боли и хваталась за плечи мужчин. Шагавший за ней Кэрмоди закусывал губу и стонал, переживая каждую из ее схваток. Впрочем, он был в этом не одинок: остальные тоже стискивали зубы и прижимали руки к животам.

— А что с ней будет потом? — шепотом спросил он у Тэнда.

Кэрмоди знал, что вопросом своим не смутит Мэри, ибо она не имела разума и была ведома мыслями семи святых отцов. Но он шептал — и шептал потому, что ощущал в себе чувства других людей.

— Родив Йесса, она выполнит свою миссию, — ответил кэринянин. — И умрет, когда закончится «сон». Сейчас она жива, потому что мы вливаем в нее свои силы и нам помогает бессознательная воля младенца. Надо торопиться. Скород из своих подвалов выйдут «спящие». Не увидев во «сне» победу Йесса, они не будут знать, плакать им или смеяться от счастья. Мы не должны оставлять их в неведении. Нам нужно попасть в святилище храма. Там мы возляжем на ложе Великой матери и совершим мистический ритуал святого совокупления. Это неописуемое переживание, которое лишь можно испытать. А затем эта женщина, созданная из твоей ненависти и любви, родит ребенка и умрет. А мы обмоем его, завернем в покрывало и покажем всему народу.

Он дружески похлопал Кэрмоди по руке и вдруг сжал ее, когда начались новые схватки. Джон не почувствовал силы пожатия. Он сражался с собственной болью, которая жгла и ранила его нутро, поднимаясь и отступая чередой могучих волн. И все же эта боль была ничем в сравнении с благоговейным экстазом, который охватывал его при мысли о том, что он давал жизнь настоящему богу.

Боль была светом и огнем. Она взрывалась миллионами искр и растворялась в безмерном пространстве. Но паника прошла. Осталась (Лишь радость, которую он никогда дотоле не испытывал. И, погружаясь в огонь и свет, Джон Кэрмоди знал, что в конце этого растворения он должен стать единым целым с остальными шестью людьми.

Сквозь эту боль, эту радость и эту уверенность в нем зрело решение заплатить за все, что он натворил в жизни. Но Кэрмоди не желал погружаться в мрак самонаказания, раскаяния и ненависти к себе, ибо то была цена больных и убогих. Он уже отказался от себя прежнего и от того, чем занимался в прошлом. И теперь он знал свою заветную цель. Эта вселенная все еще относилась к людям как холодная машина, а не как веселый и улыбчивый друг. Но ситуацию можно было изменить.

Он еще не думал о средствах. Все это придет само. А сейчас он был поглощен последним актом великой драмы — драмы Сна и Пробуждения людей.

Внезапно он увидел двух мужчин, которых никогда уже не ожидал встретить. Перед ним стояли Рэллукс и Скелдер. Те же — и все-таки другие. Лицо Рэллукса больше не было искажено болью. Ее сменило умиротворение. Грубость и непреклонность Скелдера исчезли без следа, и на устах его сияла добрая улыбка.