Филип Фармер - Т. 19. Ночь света. Отче звёздный. Мир наизнанку

Увидев перед собой обводы гигантского корпуса корабля, он ускорил шаг, чтобы оставить священника за спиной. Но, оторвавшись от него, остановился. Мысль, которая смутно копошилась в глубинах памяти, внезапно прояснилась. Развернувшись, он пошел обратно.

— Скажите, отче, как относительно тех четверых, что остались? Готов поклясться, что и все вкупе они не обладали…

Тандем запнулся. Отец Джон стоял спиной к нему ярдах в двадцати пяти. Плечи его поникли, и что-то в осанке дало понять, что камертон начал вибрировать на более высокой ноте.

Тандем лишь смутно осознавал, что происходит. Все его внимание было приковано к отцу Джону и его действиям.

Священник подбросил статуэтку в воздух и проводил ее глазами, пока та не воткнулась в землю черными ногами. Он повторил бросок четырежды. И каждый раз статуэтка приходила ногами к земле.

Даже на таком расстоянии Тандем чувствовал мощь той силы, которая управляла ею.

В сумеречной пустоте медленно плыли двое. Обнявшись и опершись подбородком на плечо друг другу, они кружились вокруг незримой оси и раз за разом переворачивались через голову.

Не было ни верха, ни низа; их окружало ничто. Лишь незаметный легкий ветерок подталкивал их к солнцу в центре сферы, которое едва просвечивало сквозь облако пыли.

Джек Кулл крепко держал Филлис Нилстром и смотрел прямо перед собой. Через какое-то время — очень неопределенное, ведь его нельзя измерить в мире, где солнце всегда неподвижно, — он увидел едва заметное пятнышко. Сердце в его груди забилось сильнее. Вскоре он понял, что предмет направляется не к ним. Он не был обломком здания или дерева, оставшимся после катаклизма, как Джеку показалось поначалу, или глыбой расколовшейся горы. Очертаниями предмет напоминал живое существо, хотя и не схожее ни с одним, когда-либо виденным Джеком в этом мире.

Заметив людей, существо развернулось и устремилось к ним.

Когда оно приблизилось, Кулл понял, что оно, по всей видимости, из числа новоприбывших — третьей группы обитателей этого мира. Он не встревожился, разглядев чудовищный облик. Слишком много он пережил за последнее время, чтобы волноваться по такому пустяку. Он и следил-то за чудовищем вполглаза, задумавшись о Земле, которую помнил, но никогда не видел и лелеял свою короткую мечту увидеть, а теперь знал, что никогда не увидит.

И он подумал о том времени, совсем недавнем, когда люди отсчитывали время сном и бодрствованием, когда все было совсем по-другому. То было время, когда он, не зная правды и желая узнать ее, еще надеялся. Несмотря на факты, которые свидетельствовали об обратном, ему с трудом верилось, что он в аду. Мир, в котором он оказался, не был сверхъестественным. Этот мир был твердым, как камень; грязным, как земля; вонючим, как отбросы и немытые тела, — физический мир, который подчинялся физическим законам… хотя кое-что в нем объяснить было не так просто.

Теперь он знал, что мир этот не был метафизическим; здесь все имело объяснение и действовало по объективным законам. Те же причины и следствия, что правили на Земле, правили и здесь.

Но в те дни, о которых он сейчас думал, он не был так уверен.

Смертоносная пустыня была старым адом с его потухшими Кострами. Так говорили старожилы. Джек Кулл часто глядел на Смертоносную пустыню из окна своего жилища, расположенного высоко в башне, поэтому ему было нетрудно догадаться, что те имели в виду. Прихлебывая утром (?) кофе (растворимый эрзац из измельченных листьев каменного дерева), он обозревал сверху городские крыши, городские стены и пустыню за городом.

Насколько охватывал взгляд (горизонта не было), вдаль тянулись сплошные пески. Кое-где однообразие песчаной равнины нарушали круто вздымавшиеся горы. Как и пустыня, горы были лишены всякой растительности: ни деревца, ни кустика, ни травинки. Кругом были одни пески и слепящий свет, смешанный с ядовитыми испарениями газов из трещин.

Изредка раздавались резкие скрежещущие звуки, испускаемые драконом или церебусом и очень похожие на те, которые издает вконец износившийся старый автобус по дороге на свалку. Однажды Кулл видел даже кентавра с сильно прогнувшейся спиной.

Даже на таком расстоянии он показался Куллу жалким и грязным, с безнадежно сбитыми копытами и понурым взглядом — совсем как отчаявшийся безработный. Время от времени в город захаживал один из кентавров. С собой он приносил не лук и стрелы, чтобы терзать осужденных, но каменную чашу для подаяний.