Филип Фармер - Т. 19. Ночь света. Отче звёздный. Мир наизнанку

Но ты слишком много разговариваешь сам с собой. Дурная привычка, приобретенная на Радости Данте, от которой весьма трудно отвыкнуть, даже после той ночи, когда тебя обратили. Какое ужасное было время, Кэрмоди, и только по милости… А почему бы тебе не заткнуться, Кэрмоди?

Внезапно он спрятался за кустом. Отец взошел на большой холм, который возвышался над лесом и отличался почти полным отсутствием растительности. Исключение составляло огромное дерево, венчавшее его. Громадное дупло у основания дерева указывало на его природу, но в то время как все желейные деревья имели красные стволы и ярко-зеленую листву, у этого был ослепительно белый ствол и настолько темно-зеленые листья, что они могли показаться черными. Вокруг его огромных белых корней, торчащих из земли, собралось множество животных. Львицы, леопарды, волчицы, казуары, большая черная корова, самка-носорог, горилла с красной мордой, слониха, птица, похожая на моа, которая могла бы клювом выпотрошить любого слона, зеленая ящерица с хохолком размером с человека и множество других. И все они сбились в кучу, все время двигаясь, но не обращая друг на друга никакого внимания и не издавая никаких звуков.

Увидев Отца, они одновременно глухо взвыли. Звук походил на глубокое горловое рычание. Раздвинувшись, они образовали коридор, по которому он прошел.

У Кэрмоди захватило дух. То, что он сначала ошибочно принял за корни дерева, оказалось кучами костей, курганом из скелетов.

Отец остановился перед ним, повернулся и обратился к зверям, напевно говоря что-то на неизвестном языке, жестикулируя, словно изображая сцепленные шестерни. Потом он нагнулся и стал один за другим поднимать черепа, целуя их в оскаленные зубы и бережно кладя на место. Звери застыли, словно понимали, что он говорит и делает. Возможно, по-своему они действительно понимали это, так как дрожь волнения прокатывалась по спинам животных.

Падре присмотрелся и пробормотал:

— Черепа гуманоидов и такого же размера, как его собственный. Неужели он прилетел не один и они умерли? Или он убил их? Если так, то зачем же такая демонстрация любви, такая нежность?

Отец положил на место последний череп, поднял руки и развел их над головой, словно принимая небо в объятия, затем скрестил их на плечах.

— Он сошел с небес? Или он хочет сказать, что равняет себя с небом, может, со всей Вселенной? Пантеизм? Или что?

Отец закричал так громко, что Кэрмоди чуть было не выпрыгнул из кустов, выдав себя. В ответ звери зарычали. Кэрмоди сжал кулаки и поднял голову, глаза его свирепо горели. Казалось, им овладела злость. Он выглядел как хищник; его лицо походило на морды собравшихся вокруг Отца зверей. Они тоже были охвачены яростью. Большие кошки выли. Слоны трубили. Коровы мычали. Горилла била себя в грудь. Ящерица шипела, как паровой двигатель.

Отец вновь закричал. Заклятье, удерживающее зверей, исчезло. En masse [6] Все сразу (лат.). звери бросились на гиганта. Без сопротивления он был погребен под вздымающимся морем мохнатых спин. Один раз над ними поднялась рука, но тут же, сделав круговое, словно ритуальное движение, исчезла в пасти львицы, а ее обрубок пропал из виду.

Кэрмоди катался по земле, хватаясь за траву, с трудом удерживаясь от того, чтобы присоединиться к убийцам. Когда он увидел, как зверь отгрыз руку Отца, он встал, но выражение его лица изменилось. Теперь на нем читались страх и отвращение. Он побежал прочь, пригибаясь, чтобы кусты скрыли его от случайных взглядов животных. За первым же деревом он остановился, и его стошнило. Немного придя в себя, он побежал дальше.

За ним раздавался рев обезумевших от крови убийц.

Огромная полосатая дыня луны поднялась над лесом вскоре после наступления сумерек. Ее яркие лучи отразились от полусферы «Чайки» и осветили бледные лица людей, собравшихся на поляне. Отец Джон вышел из мрака леса. Он остановился и крикнул:

— Что случилось?

От группы жавшихся друг к другу людей отделился Ту. Он указал на открытый шлюз главного входа, из которого лился свет.

— Он? Уже? — задохнулся Кэрмоди.

Величественная фигура неподвижно застыла на ступенях трапа. Отец терпеливо ждал, словно мог простоять так еще десять тысяч лет.

Голос Ту, несмотря на гнев, звучал как-то неуверенно:

— Епископ предал нас! Он рассказал ему о законе, по которому мы обязаны взять его на борт, и дал ему денег на билет!

— И какое же решение вы намерены принять? — спросил Кэрмоди. Хриплый голос его казался более резким, чем обычно.