Эдмунд Купер - Рассказы

Ватерман замолчал. Гуарнелис хотел похоже, что-то сказать. Он пытался, но потрясение было так сильно, что слова застревали у него в горле. Его разум до краев полнился бесчисленными жертвами — теперь же, узнав, что все это — только компьютерная модель, он словно получил бесчисленное количество помилований.

— Наши славные рыцари плаща и кинжала, — продолжал Ватерман, говорят, что на востоке пользуются точно таким же приемом.

Он говорил, чтобы говорить, давая Гуарнелису время придти в себя.

— Это очень даже неплохой метод… даже не беря в расчет данные об индивидуальной реакции испытуемых. Никто из тех, кто прошел через этот ад, не станет торопиться нажимать на кнопки в случае настоящей Желтой Готовности. Ни тут, у нас, ни на востоке, — Ватерман усмехнулся. — По правде сказать, по-моему, в конце концов у нас получатся части международных военных пацифистов.

Но генерал Гуарнелис его уже не слушал. Его заполняла необъятная пустота, и вдруг (он всегда относился к религии несколько свысока) она заполнилась чувством более сильным, более глубоким, более смиренным, чем самая чистосердечная молитва.

Ибо жизнь все еще для живых. Земля все еще цела, а воздух чист и свеж. И Гуарнелис слышал, как где-то — пусть не во времени и не в пространстве — пела маленькая птичка.

Хотя профессор Томас Меррино тихо оплакивал тот факт, что его десятилетний сын не выказывал никаких признаков гениальности, он все же мог быть благодарен судьбе. Ребенок не уродился каким-нибудь там уродом, да и дураком его назвать было нельзя. Объективно говоря, Тимоти был вполне нормальным мальчишкой. Но это-то и было источником постоянного недоумения профессора Меррино. В качестве руководителя группы, занимавшейся проектированием и конструированием искусственного интеллекта, он был профессионально просто шокирован самой мыслью, что такой совершенным механизм, как мозг, человек столь мало умеет использовать.

Все дело в том, считал он, что этому надо учиться с первых же дней жизни. Его жене Мери, считающей тригонометрию сложной операцией на желудке, стоило большого труда убедить мужа, что младенчество и детство не только желательны, но и просто необходимы. Профессор Меррино же надеялся обучить юного Тимоти игре в шахматы в три года, а дифференциальному счислению в четыре с половиной.

Иначе, доказывал он, какой тогда смысл в науке, если ее нельзя применить в жизни? И если можно запрограммировать электронный мозг, то почему нельзя проделать то же самое с маленьким ребенком? Ответ им был найден быстро. Он был трагически прост. В вопросе обучения у машины не было выбора; у ребенка он был!

К своему десятилетию Тимоти не только умудрился разрушить веру своего отца во все известные ему виды обучения и заставить его искать утешения во все более совершенных электронных машинах, но он также сумел и проигнорировать математику как науку во всех ее проявлениях.

Поэтому, когда после трех целиком посвященных науке лет, находящийся в зените славы профессор Меррино создал наконец супермозг, названный им Пищащим Томом, плоды победы показались ему слегка горьковатыми.

Он создал мозг, способный видеть, слышать, разговаривать и даже чувствовать. Он создал мозг, возможности которого заставляли любой другой аппарат выглядеть просто дырявой кастрюлей. Он запрограммировал Пищащего Тома отвечать на вопросы, которые и задать-то никто не смог бы. И все же он не мог объяснить своему собственному сыну, что половина от половины будет четверть.

Поэтому, сидя однажды днем перед хромированной физиономией Пищащего Тома и глядя в телеэкраны его глаз и громкоговорители рта, профессор Меррино не чувствовал никакой приподнятости — одно лишь разочарование. Жаль, что можно приготовить чертежи и подкорректировать их по ходу дела — чертежи практически всего. Всего, кроме человеческого ребенка.

В последнее время у него появилась привычка разговаривать с самим собой; к счастью, лишь когда он находился в одиночестве. И хотя все его сожаления были обычным брюзжанием, ему вскоре напомнили, что он не совсем один в комнате.

— Извиняюсь, сэр, — загрохотал Пищащий Том. — Не будете ли вы так добры рассказать все поподробнее.

Профессор Меррино виновато вспыхнул, но затем вспомнил, что Пищащий Том всего лишь машина.

— Извините, сэр, — жалобно повторил Пищащий Том. — Но поскольку здесь никого больше не было, а вы запрограммировали меня отвечать на все вопросы, то я заключил…