Владимир Дементьев: Перстень с солитером

– Посиди, камни тут тёплые. Ишь, как запыхался, всё бегом, торопишься… а ты не торопись…

Сидим молча. Вот как-то спрашиваю:

– Дедушка, что ты здесь делаешь?

– Место больно замечательное.

И опять молчит. Погладил камень и говорит:

– Эту кладку еще Немец делал.

– Как это? Она же еще раньше была?!

– Да не фашист… от него, вишь, кругом одни окопы остались. Каменщика так прозвали, потому что глухонемой он был и неженатый. И как сложил! Когда мужики хотели разобрать на кирпичи, веришь ли, ни одного не смогли целым выломать; пыль одна шла да мелкие крошки. Провозились с полдня да инстрУмент попортили – и только. А ведь ты думаешь, почему окопы кругом нарыты, а здесь нет? Не знаешь? Да земли здесь на полштыка, не больше! Под столбы эти, на самую макушку, щебня натаскали – страсть, извести навезли, еще чего-то… Воду, помню, возили, а Немец заправлял, что и как делать, знал точно. Так что не смог фашист окопы здесь выкопать… хотя, конечно… наверно, ругался.

Старик встал и хотел было уйти, да я упросил его ещё рассказать. Он недовольно помолчал и продолжил:

– Каменщик был мастером, таких теперь и не рожают! На речке остров – Купальня, знаешь? Думаешь, ребятишки там плескаются, вот и Купальня? А там и вправду она была, это всё в мирное время ещё было… Так вот, купальню эту тоже Немец построил прямо в воде из розового мрамора! Да так, что и щелей-то видно не было! Вроде бы на спор построил, дескать, мастер у меня есть – что хошь сложит. Да кто ж это знает? Может, и не спорили!… Баловство все это. До первой весны…

Барин-то поначалу дежурство установил: каждый день какой-нибудь двор её чистить обязан был. За деньги, конечно, и кто хотел, но не упомню, отказывался ли кто. Да и почему не почистить? Купальня маленькая была, мелкая. Ребятишки всё равно дрызгаются. А тут на виду – не утонут. Да и от денег кто откажется? Ну, об них говорить… ты ещё мал…

– Дедушка, расскажи ещё!

Помолчали.

– Вот под тот столб барин сам золотой червонец положил. Что уж под другими – не знаю, не видел.

Когда Немец подготовил макушку-то, народу собралось – тьма! Слухи быстро ползут! День был жаркий… Пришли даже из Тучково! Тогда оно называлось Мухино. Всем было интересно, как вышку строить будут, да и подработать хотелось. Шептались, что с вышки даже Москву видать можно будет. Батюшка, помню, смурый был, но благословил, как положено. И тут барин важно так достал монету, всем показал и бросил в яму. Каменщик на коленки встал, перекрестился да на червонец кирпич и поставил. И началось! Да….

В этих местах такие дела были, брат ты мой!

Старик умолк и стало как-то неловко.

– А под купальню тоже барин деньги положил?

– Кто его знает? Она раньше была построена. Однако заболтался.

Дед встал, одернул рубаху и ушел. Я посидел немного, зачем-то залез на столб, на который показывал Владимир Кузьмич, постучал по нему каблуком, попрыгал и пошел дальше.

А дома бабка ругает:

– Что это ты всё с Барином ходишь? Али мальчишек мало? Он ведь не свой век живёт! И на вышку всё бегаешь чего? Он понятно: сторожем при ней был. А ты?

– А он говорит, что под вышку барин золотой червонец положил.

– А ты больше его слушай! Нечто золото кладут? Пятнадцать копеек серебром – пятиалтынный – надо под каждый угол.

– Как, бабушка, и ты на строительстве вышки была?

– Да господь с тобой, я тогда ещё совсем махонькая была.

– Откуда же ты знаешь?

– Ну, нечего под ногами путаться! Ступай, ступай, погуляй, шалопут!

2

В другой раз разговорились мы с Владимиром Кузьмичом на лавке под старым дубом.

– Там, где теперь пионерлагерь, была усадьба барина Леманна. И у других усадьбы тоже имелись, да жили они больше в Москве, а наш «Первопрестольную присутствием не жаловал» – его слова… Не скажу, что очень богатым он был, но с замашками барскими. Когда его дом разбирали, то, веришь ли, между бревнами и внутренними панелями листы из пробки были – должно быть, тишину любил. Уж сколько домов да изб поставил да перестроил, а о таком даже и не слыхивал. А вышку какую построил! Я тогда, можно сказать, еще мальчонком был, хотя и здоровее всех сверстников и от того казался гораздо старше. Так вот, пристроился я помогать плотникам. На побегушках, конечно. А старшим у них был Иван Егорыч – левша. Топор у него будто сам работал – посмотреть любо-дорого. Ну, я по молодости да по глупости решил тоже попробовать левой да как-то и хватил себя. Народ-то всё бросил да ко мне. «Убили!» – кричат. А мой дед, царствие ему небесное, табачным пеплом рану присыпал, тряпицей перевязал и говорит: «Ничего, брат ты мой!»