Владимир Малов - Под Солнцем Матроса Селкирка

Снова наступили полная темнота и тишина. Потом словно вдруг что-то открылось внутри Гранта, спела пелена с глаз и ушей, и в душу ворвалась величавая мелодия красок и звуков. Сначала ему показалось: перед глазами проходят одна за другой картины живописцев прошлого, сопровождаемые музыкой, но он тут же понял, что на самом деле не видит этих картин, они появляются внутри него самого и не статичны, как настоящие картины, а наполнены живым действием и странным образом связаны с ним самим. Эти картины вместе с тем не были конкретными и определенными; просто буйство красок и звуков рождало неясные ассоциации и что-то такое извлекало из него, открывало в нем для него же самого, о чем он и не подозревал прежде.

В его сознании качались зеленые ветви сосен на фоне ослепительного и бездонного неба, и он вдруг припомнил, как любил смотреть на них в детстве, лежа где-нибудь на теплой траве лесной поляны и мечтая о том, что предстоит сделать, и представляя, каким он станет. Он слышал шум разбивающихся о камни волн и чувствовал на лице их брызги, и в то же время словно бы флейта играла на берегу, и мелодия звала куда-то далеко-далеко, туда, где он никогда не бывал, но где столько интересного и неизвестного.

Ему вдруг припомнились одновременно тысячи лиц людей, с которыми случалось встречаться, и многие были уже позабыты, но всплыли в памяти снова; они говорили ему что-то наперебой, слов, конечно, нельзя было понять, но совершенно ясен был главный их смысл, тот смысл, что заставляет человека идти вперед и делать завтра то, чего не мог сделать сегодня, потому что завтра он будет знать больше, больше будет уметь и сам станет другим мудрее и лучше.

Он почувствовал, что не стоит на земле, а парит в потоках теплого воздуха высоко-высоко и одновременно видит сверху и то, что осталось за спиной, и то, над чем он еще пролетит. Он летел, и ощущение невесомости дарило уверенность в том, что все в его руках, он может сделать все, что только захочет, все ему по плечу, на что ни замахнись. И он поднимался все выше и выше, потому что ему хотелось увидеть сверху как можно больше. Внизу искрились радостные, бодрящие краски, но когда он был на самом верху, они стали сливаться в один цвет, ярко-оранжевый, самый бодрящий и радостный; и в этот момент все исчезло. Сначала было темно, а потом перед глазами снова появились фигурки в скафандрах, прежней вереницей переходящие к соседнему камню.

У Гранта бешено колотилось сердце. Ошеломленный, потрясенный, он все еще переживал этот необыкновенный и никогда не испытанный прежде тугой комок ощущений — полет, дерзкое устремление вперед, осознание могучих сил, таящихся внутри и жаждущих освобождения, чтобы совершить невероятное. Он пришел в себя не сразу и не сразу вспомнил, зачем он здесь, неподалеку от неизвестного корабля и фигурок в скафандрах, уже вставших в кружок возле второго камня и почему-то не обращавших на него никакого внимания. Грант пошел к ним, но едва успел сделать несколько шагов, как снова все исчезло, и наступили мрак и пустота, за которыми потом пришли новые краски, звуки и ощущения.

Краски теперь были резкими и рождали в душе жгучее недовольство. Грант бился над решением какой-то задачи, решение было совсем близко, но все ускользало, никак не даваясь. Мысли были неуклюжими и медленными, как будто к ним привязали гири.

Затем Грант почувствовал себя среди бурного, сбивающего с ног потока; надо было во что бы то ни стало преодолеть его, а он не мог сдвинуться с места. Еще несколько мгновений безрезультатной борьбы, и Грант ясно ощутил, что разделился на несколько частей и одновременно шел по разным дорогам, ведущим в разные стороны. Только одна дорога была правильной, однако по ней он двигался гораздо медленнее, чем по всем остальным. С ужасающей отчетливостью он понимал, что делает совсем не то, что надо было делать, но ничего не мог исправить; в то время как он все быстрее двигался по неверным дорогам, на единственно правильном пути все больше замедлялся его шаг, и наконец он совсем застыл на месте. В душе Гранта мрачной волной нарастало недовольство собой, оно заглушало все остальные чувства, вырастая до никогда не испытанных прежде пределов. Все, что было сделано в жизни не так, как следовало, все упущенные возможности, неверные поступки, ошибки, осознанные и неявные, все это слилось в зловещий клубок, который становился все больше в размерах и тяжелее, пока наконец не взорвался чернильными брызгами, тут же слившимися в одно черное пятно.