Владимир Малов - Форпост Надежда (сборник)

Фрагмент одной из многочисленных газетных статей, связанных с Посылкой:

…Подсчитаем случайности. Случайность, что ЭТО произошло именно здесь, неподалеку от маленькой деревушки в Калининской области, а не в пустыне Сахара, не в канадской тайге и не посреди Австралии, где никто не живет. Случайностью было то, что Посылка — давайте и в самом деле пользоваться таким метким названием, пущенным в ход кем-то из ученых, вообще попала на сушу, а не угодила в океан, море, крупное озеро. Случайность, что четыре человека оказались поблизости, и поэтому место падения было сразу же найдено. Значит, человечество могло и не заметить, что ему адресована Посылка? Вполне вероятно! Впрочем, может быть, ему еще и не удастся понять, что именно послано.

Впереди было большое ржаное поле, оно отлого спускалось к далекой полоске кустарника. В просветах полоски виднелась медленная речка с красивым названием Мста. На другом берегу местность вновь поднималась нетронутый массив луговой травы уходил к горизонту. А слева за рекой был бело-зеленый и высокий островок одинокой березовой рощи, и солнце сейчас висело прямо над ним.

Поправив на плече ремень этюдника, Гелий сказал:

— Никак не могу привыкнуть. Понимаете, здесь каждый раз другой свет. У меня на берегу есть любимое место… сейчас увидите… так вот, я часто пишу один и тот же вид, и каждый раз он другой.

Художник первым ступил на тропинку, чуть видневшуюся в густых колосьях набирающей золото ржи, и стал спускаться к речке. Таня и Кирилл двинулись следом. Маленькая деревушка — всего шесть домов — осталась позади. Сделав первый шаг, Таня подумала: еще только вчера жизнь была самой обыкновенной и состояла из машин, ослепительных огней, близко теснящихся домов в десятки этажей и множества людей; еще вчера был самый обычный городской августовский вечер; но в семь вечера они сели в машину, четыре с половиной часа езды, и утром проснулись совсем в другом мире, время остановилось; и вот теперь есть только эта величавая, спокойная, вечная природа. Так здесь было, наверное, и триста лет назад, и сто, и десять лег назад.

Небо в этот час было прозрачно-голубым и бездонным. Легкий ветерок поднимал на поверхности поля золотую рябь. Воздух был пронизан утренними солнечными лучами; воздух жил какой-то своей особой и загадочной жизнью, наполненной тихим звоном множества крылышек и мягким жужжанием.

— Я думаю, вы не пожалеете, что сюда приехали, — не оборачиваясь, сказал Гелий. — Неделю во всяком случае как-нибудь выдержите.

— Выдержим и больше, — пообещал Кирилл.

— А сейчас программа такая. Я буду рисовать, а вы пока гуляйте, купайтесь, загорайте. Здесь никого нет, ты, Кирилл, можешь быть спокоен: ни интервью, ни автографов, ни разговоров. Устал небось? Ты ж у нас теперь, ну как кинозвезда, как эстрадный певец.

— Теперь, бывает, хоть маску надевай, — беззаботно ответил Кирилл. Вот художнику, даже такому знаменитому, как ты, куда проще. Никто не знает, какой он из себя, видят только его картины.

— А автопортреты? — спросил Гелий.

Лукаво прищурясь, Кирилл осмотрел клетчатую, в старой ковбойке, широкую спину знаменитого художника Гелия Команова и сказал:

— Автопортрет — это значит автовзгляд, который, я считаю, почти всегда ошибочен. Верен только взгляд со стороны, и даже не один взгляд, а нечто среднее, выведенное из множества взглядов, потому что…

Он приготовился развивать эту пришедшую мысль дальше — она понравилась ему, — но Таня вдруг возмутилась:

— Рационалист! Математик! Да как ты можешь сейчас об этом говорить!

— А о чем надо говорить?

— Надо молчать! Если нет ничего больше, только вот это, — она сделала такой жест, как будто хотела охватить сразу все: небо, солнце, поле, рощу, речку, воздух, — тогда надо молчать! Молчать и думать о том, о чем никогда не думаешь в городе.

Художник хмыкнул.

— Пожалуй, Таня права.

— Пожалуй, Таня права всегда, — весело отозвался Кирилл, — но ты-то, мой старый школьный товарищ, становишься на сторону женщины… пусть даже она права!

Они дошли до конца тропинки, прошли сквозь кустарник и оказались на маленьком, поросшем травой уступе, нависшем над песчаной отмелью, треугольником уходившей в реку. Березовая роща на том берегу отсюда казалась уже не пятном, а стала бело-зелеными деревьями, и у каждого был свой возраст, характер, и была своя судьба.