Алексей Зензинов - Поезд 666, или число зверя

Писатель. С журналом покончено, я с прошлой недели там больше не

работаю. Вы тоже напишите заявления об уходе. Я нашел подходящие

места для всех троих...А через годик-полтора, когда мы встанем на

ноги, я на свои деньги напечатаю книгу - тиражом, как у Евтушенко,

а качеством - как у Бродского. Кстати, вот вам одно стихотворение,

родилось по дороге в Калинов. Называется "Разговор в конце

новогодней ночи". (Декламирует.)

Уснувшие улицы, хлебозавод, гаражи и заборы и наконец-то

- ступени подъезда.

Снятые перчатки, повешенная на ветку шапка и чуть

дрожащий голос:

"Как я разочарована. Вы этого просто не видите!" Хорошо,

разве я против?

Целуемся. Снова целуемся.

Снежные сумерки ее опущенных век.

Первая капель января в сердце.

Дрюндель. Писатель, а тебе не кажется, что это - перебор? Сколько

можно сидеть на игле у прошлого, я бы так сказал.

Писатель. Это не прошлое. Это вечное.

Дрюндель. Пускай вечное, но жизнь-то у нас преходящая - бренная,

тленная, местами гниловатая, поганая, по большому счету, жизнь. Я

бы на твоем месте, например, постучался в дверь соседнего купе. Ты

как хочешь, но я-то видел...

Писатель. То, что ты видел - только видимость. Я хочу жить и

радоваться жизни всеми доступными средствами, но только по полной

выкладке. Запомни, Дрюндель, если уж охмурять женщину, под ноги ей

ты должен бросить если не всю Вселенную, то уж Москву - совершенно

точно.

Дрюндель. Скажешь тоже! Моим бросишь Москву на растерзание, так

потом собственных костей не соберешь. Да что там я - они друг

другу глаза выцарапают, а женщина без глаз - это моветон. Ты

впредь поосторожнее в выражениях, не дай Бог, кто услышит, примет

всерьез.

Писатель.Ребята, моя и ваша судьба решена. Утром у нас назначена

встреча, которая перевернет нашу жизнь. Умнейший парень, зовут

Марат. Откуда-то узнал про мои планы и тут же взял в оборот.

Завтра с ним познакомимся воочию.

Дрюндель. Я бы лучше с какой-нибудь феминой дружбу завел. Неделю

назад сидели мы с моей бывшей супружницей, праздновали развод, так

я честно сказал: если не найду тебе какую-нибудь замену, тронусь

умом, и мне напишут диагноз - спермопсихоз. Coitus, ergo sum,

говорили по этому поводу древние римляне. А насчет Москвы

пожалей ее, родимую! Когда я вхожу в раж, идет такой выброс

энергии, что тают вечные снега на полюсах. Как говорил мой любимый

русский поэт Пастернак, "во всем мне хочется дойти до самой сути".

И я это делаю раз за разом. В нашем доме культуры мне постоянно

забивали баки разговорами о нехватке денег на самодеятельный

театр. Я предложил, в духе времени, сдавать пустующие площади

коммерческим организациям, сам нашел первых клиентов. Сейчас не

осталось ни одного не сданного в аренду помещения и нашему театру

негде репетировать и ставить пьесы. Денегу меня почему-то тоже не

прибавилось. Пожалей Москву, Писатель!

Писатель. Я одного не понял: вы со мной или нет?

Дрюндель. Писатель, ты нас к стенке не припирай! Вспомни, не мы ли

тебя от губы спасли, когда ты заснул на посту?

Писатель. Вы. Дальше!

Дрюндель. Не мы ли тебя из петли за три дня до дембеля вынули?

Писатель. Я тебя о такой услуге не просил, можешь не козырять. И

хватит полоскать прошлое. Остаетесь вы со мной в Москве, чтобы

делать наше общее дело, или нет?

Дрюндель. Наше дело? Ты нас без нашего согласия женил - да ладно

бы женил, я не против! - втюхался в какой-то гешефт, суть которого

не можешь объяснить, а теперь говоришь: "наше дело"!

Писатель. Значит, нас больше ничего не связывает? Ладно, в гробу я

нашу дружбу видел. Тащитесь по своей колее, я как-нибудь без вас

справлюсь!

Уходит в тамбур в голове вагона, хлопнув дверью.

Дрюндель. Лучше скажи, на какие шиши мы назад поедем? В Москве

сейчас комендантский час, будем нищенствовать - враз загребут...

Ушел...

Голос диспетчерши сообщает: "Скорый поезд 666 Калинов-Москва

прибыл на первую платформу". Проводница выходит в тамбур, слышно,

как гремит, опускаясь, лестница.

Что он там делает, хотел бы я знать? Курит?

Вовчик. Проверить бы. На всякий. Пожарный.

Идут к двери тамбура и заглядывают туда.

Дрюндель. Где он, не вижу его на платформе. Ага, вон из буфета

выбежал. Пива купил. Все нормально.

Уходят. Писатель появляется на входе вагона с сигаретой в зубах и

бутылкой пива в руке. Гудок, мелькание света и огней, - движется