Алексей Зензинов - Поезд 666, или число зверя

встречный поезд. В коридор выходит и курит сигарету в конце вагона

Юля. Оба с разных концов вагона смотрят друг на друга, после чего

Юля, быстренько докурив, возвращается к себе в купе. Снова ровный

свет и мерный стук колес. Писатель возвращается к себе в купе.

Поезд трогается. Проводница занимает свое место в голове вагона.

Перегон четвертый. Неяхта-Ярославль

Октябрь 1993 года. Появляются Кракс и Левый. На лице Левого

пьяная улыбка. Он похож сейчас на чеширского кота.

Кракс. Тебе категорически нельзя пить, дружище - теряешь грань

между человеком и свиньей.

Левый. Швейцар! Такси! Шнеллер! (Плюхается на пол.)

Кракс. Это, что называется, Левый у нас интеллектуально пукнул. Ты

вот только что беспокоился по поводу Сашки. Я понимаю, тебе его

жаль, но не до такой же степени? Сашка нам не пара. Он, конечно,

всего лишь водила и фигура в этой ситуации страдательная, но разве

не он предлагал по писателеву делу пустить нас в расход ? И

вообще,в жизни его всегда радовали три вещи - первое, второе и

третье. А мы с тобой - личности интеллектуальные. По большому

счету, мы его вовсе не обязаны жалеть.

Левый. Я сказал - такси! Офонарели? Администратора ко мне!

Кракс. И по штангистам скорбеть не стоит. Да, принимали нас

роскошно и душевно, как на поминках, только они думали, что

поминки по нам справляют, а вышло-то наоборот. Ты вот говоришь,

они гуманнее наших? Так на то она и периферия ! Здесь достаточно

кулак показать, лоток разбомбить, дочку или сестру изнасиловать

клиент шелковый становится. Кстати, если помнишь... Нет, откуда тебе

помнить! Ты тогда в сауне лежал, пьяный в стельку, ну, примерно,

как сейчас, бормотал какую-то невнятицу и улыбался без разбору

штангистам и блядям, совершенно не различая пола и статуса.

Левый. Это кто здесь? На братков возникаешь? А по башне?

Кракс. Хороший ты собеседник, Левый! Умеешь слушать - как

следователь на допросе! Так вот, пока ты лежал, одинаково

равнодушный к прекрасному и безобразному полу, Шершень, их

авторитет, и, как выяснилось, родич, усадил меня в джип и со всей

спортивной братвой отвез в Буняково. Все калиновские штангисты

родом из этого села, там у них хорошая спортивная секция в школе.

И временами на штангистов, как на поэта Есенина, находит тоска по

дому, они возвращаются под родную сельскую крышу, до утра пашут

поле на тракторе "Беларусь" и хлещут с доярками джин и тоник в

местном коровнике. (Смотрит на часы.) Точнее, хлестали. Похоже,

именно в эту минуту тяжелая атлетика понесла тяжелейшую утрату, и

буняковским девкам придется искать себе других хахалей.

Левый. Приказываю на всех казино и борделях приспустить

государственные флаги, а в ресторанах и на концертных площадках

исполнять только траурную музыку! (Икает)

Кракс (морщится) . Только не надо этого кликушества, Левый! Я не

любитель обрядовых песен.

Появляется интеллигент.

Интеллигент. Я не ослышался? Вы про музыку разговариваете, да?

Кракс. В некотором роде.

Интеллигент. Знаете, я преподаю гармонию в консерватории и

подрабатываю на полставки в Калиновском пединституте, а вот в

жизни не получается гармонии! Сплошной диссонанс на диссонансе.

Кракс. Ну, это не только у вас! Взять к примеру меня. У вас есть

свободное время? Спасибо! (Закуривает сигару.) Карьеру в Москве я

начал с должности корреспондента газеты "Еврейский комсомолец"

той, что зарегистрирована в Биробиджане, а издается в Москве.

Отличная полиграфия, классный фоторяд, мягкий, ненавязчивый

сортирный юмор, в общем - любимый таблоид нынешней московской

интеллигенции. Я подсказал беспроигрышную универсальную

версию-макет первой страницы: слева - фотография из серии "Офигеть

можно!", справа - статейка и карикатура из разряда "Фиг вам!", по

центру - всякая фигня, а в газетном подвале петитом - криминальное

чтиво по разделу "Вот так не фига себе!" Тираж пошел в гору, но

после того, как у меня зарубили статью, где я предлагал перенести

действующую столицу России из Вашингтона в Иерусалим, пришлось

уйти. Я стал пресс-атташе патриотического общества "Вечная

память". Для новых коллег я разработал беспроигрышную тактику:

первые тридцать три года великий русский наш народ лежит на печи и

философствует, а на тридцать четвертый, зевая, встает, видит, что

все командные высоты захватили инородцы, и начинает огонь по