Андрей Фролов - Волчьи тропы

Ближе к утру начало теплеть и на холмах зажурчали ручейки. Подхватывая еще не успевшую впитаться в землю кровь, они бежали на дно долины, посверкивая красными змейками.

Ни одного звука не доносилось больше из разбитых ворот базы: ни стрельбы, ни взрывов, ни вскрика, ни шороха осторожных шагов. Олаф, Эйвинд и Арнольв, посаженные в дозоры у входов, на вопросительные знаки Атли только качали головами. Казалось, полная ожидания и неизвестности ночь будет тянуться вечно.

Тролли больше не возвращались, не показываясь даже издали. Большинство освобожденных, сморенных чувством неожиданной безопасности и усталостью, уснули в шатрах или прямо у костров, завернувшись в шкуры и тряпки. Северяне, разглядывающие спасенных ими людей со смесью противоречивых эмоций на лицах, бесшумными тенями бродили среди спящих тел, прислушиваясь к карканью слетающихся к долине стервятников.

Ивальд потом долго пьяным сокрушался, вешая на меховую жилетку Олафа крупные слезы: ни капли благодарности или почтения, так искренне выказанных в первые минуты освобождения и битвы, пленники раумам потом больше не оказали, всю ночь держась особняком на расстоянии. А Ивальд как дверг крайне честолюбивый, этот факт стороной обойти ну просто не мог.

Только косые, полные скрытой боязни взгляды, скупые ответы, кивки и стремление как можно скорее отойти подальше. Северян не любили — уважали, могли сквозь зубы обратиться за помощью, немногословно поблагодарить за помощь, но не более — такова цена освобождения. Помогли, освободив наших женщин и детей? Спасибо! А теперь мы снова сами по себе, вы ведь еще по осени придете, вооруженные, сытые и сильные, чтобы вновь отбирать так называемый страндхуг… Будете взвешивать мешки, перебирать на ладонях мех и ворошить ножом уголь, недовольно морща лбы. Эта ночь забудется довольно скоро, неясным призраком останется в памяти спасенного молодняка, а вот то, что раумы через несколько лун опять придут по освобожденным деревням собирать плату для своего конунга, так это навсегда. Так устроены русские, каким бы мутациям их ни подвергла жизнь…

Они подошли к костру северян утром, когда солнце уже начало показываться за восточным краем изгибающегося гребня Круглых Камней, — группа из шести человек, трое стариков и молодые женщины. Остановились на расстоянии, заговорили с Атли, то и дело нервно оглядываясь на своих, сгрудившихся в одну кучу за их спинами. Они хотели уйти. Благодарили, конечно, но теперь им нужно идти, возвращаться к своим мужикам, кто выжил, возвращаться в порушенные деревни. Сейчас рассветет, а за световой день они хотят достичь родных мест. Нет, что вы, провожать и охранять не надо… Сами доберутся, тетки у них есть неслабые, да и старичье отдохнуло. Ну, они пойдут, да?

Атли посмотрел поверх их голов на пустые проемы ворот, обернулся к хирдманам, уставшим и поникшим, и пожал плечами. Конечно, идите… Разглядывая посветлевшие лица еще вчерашних пленников, он и в самом деле готов был поверить, что те без сложностей доберутся до своих деревень. Еще увидимся, хотелось злорадно бросить вслед, но делать этого ярл все же не стал.

Они ушли быстро, собрав нехитрые пожитки, носилки для раненых и детей. Ушли, не попрощавшись и не оборачиваясь, когда переваливали гребень. Их можно понять — дни страшного плена и тролли, утаскивающие под землю всех, кто попадется под лапу. С уходом освобожденных людей на равнину опустилась тишина, нарушаемая лишь воплями падалыциков. Девять человек на пустынной истоптанной равнине.

Северяне перенесли лагерь на холм, почти к самым воротам. Вопрос ожидания Миссионеров становился все более критичным. Солнце взошло, с горечью рассматривая поле ночной схватки, а из заброшенных недр шахт все еще не доносилось ни единого звука. Взгляд внутрь ничего не дал. Словно толпа напуганных мальчишек у старого дома с привидениями, они осторожно вошли в полумрак базы, разглядывая трупы отродьев, ободранные стены и убегающие в глубину холмов коридоры.

— Нельзя туда идти, — неожиданно сказал Ивальд, и остальные настороженно обернулись к нему, прислушиваясь к странному эху, разбуженному словами дверга, — вы уж мне как специалисту по подземельям поверьте, — добавил он, выдерживая взгляд Атли, — там смерть и нет выхода. Много смерти. И если мы спустимся вслед за людьми Дорна, она найдет и нас…

Раумы поверили. Не испугались, а просто поверили. Прошли еще метров десять и вернулись, потирая глаза. Темнота здесь была не ночной — она словно обрела плоть, стала материальной, обладала вязкостью и давила на зрачки, не позволяя рассмотреть себя даже глазами раумов. С облегчением глотая теплый утренний воздух, они вырвались из-под воротных сводов. Пришла пора уходить.