Ларри Нивен: Мошка в зенице Господней. Хватательная рука

Когда Элис вошла в спальню, он звонил Эдвардсу.

— Что случилось? — воскликнула жена. — Они пробили защиту?

— Нет, — бросил Поттер через плечо. И неохотно добавил: — Что-то случилось с Мошкой.

— О Господи!

Элис разозлилась не на шутку, Поттер не мог этого не видеть.

— Цивилизация рушится прямо нам на голову, а он носится со своими звездами!

Элис не любила звезды.

Эдвардс ответил. Он появился на экране голый по пояс, взъерошенные кудри напоминали разоренное птичье гнездо.

— Какого черта… Тэд. Я мог бы догадаться. Тэд, ты хоть знаешь, который час?

— Знаю. Выйди на улицу, — приказным тоном сказал Поттер. — Погляди на Мошку.

— На Мошку? На Мошку?

— Да. Она стала сверхновой! — заорал Поттер.

Эдвардс застонал, потом вдруг сообразил. Не дав отбоя, он бросился прочь от экрана. Поттер протянул руку и нажатием кнопки сделал окно спальни прозрачным. Мошка была на месте.

Даже без такого превосходного фона, как Угольный Мешок, Глаз Мурчисона был бы самым ярким объектом на небосклоне. Поднявшись над горизонтом, Угольный Мешок напоминал силуэт человека в капюшоне: голова и плечи; смещенный от центра красный сверхгигант казался внимательным и злобным глазом. Университет вырос из обсерватории, основанной для изучения этого сверхгиганта.

В глазу была мошка — маленький желтый сосед-карлик, крошечный и тусклый, малоинтересный. Во Вселенной полно желтых карликов.

Но нынче ночью Мошка превратилась в ярчайшую зелено-голубую точку. Ее яркость почти сравнялась с яркостью Глаза Мурчисона, и она горела чистым сильным светом. Глаз Мурчисона был белым с явственным красным оттенком, а вот Мошка теперь стала сине-зеленой — бескомпромиссно, просто невероятно зеленой.

Эдвардс вернулся к телефону.

— Тэд, это не сверхновая. Ничего подобного никогда не бывало. Тэд, нам нужно добраться до обсерватории!

— Знаю. Жду тебя там.

— Я хочу поработать со спектроскопом.

— Отлично.

— Господи! Надеюсь, это не завершится слишком быстро! Думаешь, нам удастся сегодня прорваться?

— Если перестанешь болтать, мы скоро это узнаем.

— Что? Ах да.

Эдвардс дал отбой.

Бомбардировка началась, когда Поттер садился на мотоцикл. В небе появились огненные полосы, словно следы очень больших падающих звезд; но эти полоски не гасли, а тянулись до самого горизонта. В стратосфере образовывались и исчезали облака, очерчивая ударную волну. У горизонта долго висело свечение, потом постепенно померкло.

— Черт, — шепотом, но с чувством выругался Поттер.

Он завел мотор. Война почти не коснулась профессора — вот только у него не стало новоирландских студентов. Он даже скучал по некоторым из них. Например, по тому парню из Кохана, который…

Целая пригоршня звезд упала, словно взрывающиеся огни салюта. Над головой горело нечто похожее на новую звезду. Падающие звезды мигнули и погасли, но новые и новые огни продолжали вспыхивать, быстро меняя цвет, уже после того, как пропали облака, отмечавшие фронты ударных волн. Ночь прояснилась, и Поттер увидел, что стало с луной.

Что Новая Ирландия могла обстреливать на новошотландской луне?

Поттер мигом это понял.

— Сволочи! — выкрикнул он в небо. — Сволочи и жалкие предатели!

Последнее пятно света рдело, угасая.

С ревом огибая угол Эдвардсова дома, Поттер кричал;

— Предатели разбомбили главный телескоп! Ты видишь? Весь наш труд!..

Он забыл о телескопе на заднем дворе Эдвардса.

Это был хороший телескоп, и он влетел Эдвардсу в копеечку, хотя весил всего четыре килограмма. Телескоп был портативный. «В особенности, — любил добавить Эдвардс, — если сравнивать с главным телескопом».

Купить телескоп Эдвардсу пришлось после того, как у него треснуло четвертое самодельное зеркало и его жена, ныне покойная, выступила с ультиматумом: ей-де надоело вычищать из ковра «Новая жизнь» полировочный порошок «Карбо-200».

Сейчас Эдвардс повернул голову от окуляров со словами:

— Смотреть там особенно не на что.

И не обманул. Ничего примечательного. Глазам Поттера предстал чистый аквамариновый круг.

— А вот это стоит увидеть, — продолжил Эдвардс. — Ну-ка подвинься…

Он поместил перед окуляром листок чистой бумаги, а потом пустил луч через прозрачную призму.

Призма разложила луч и бросила на бумагу веер радуги. Но радуга была едва видной, блеклой и исчезала в единой полоске аквамарина; зато эта последняя сияла вовсю.

— Одна линия, — хмыкнул Поттер. — Монохромный свет?