С. Бельский - Куда ворон костей не заносил. Рассказы

В лице и фигуре старика было столько величия и благородства, что каждый почувствовал бы невольное уважение к этому человеку, готовому защищать свой народ, религию и могилы.

Но Кравчинский привык всегда и везде видеть только себя, и в эту минуту он отдал бы год жизни за то, чтобы зрителями были не трое полтавских мужиков в высоких сапогах, с дешевыми берданками в мозолистых руках, а хотя бы та публика, которая обиралась в клубе, где он два года счастливо играл в карты.

— Надо бы поосторожнее, — сказал отставной солдат Ефим. — Как бы из леса камнем не хватили!

Но Кравчинский умел быть смелым. Он даже не взглянул на стену высоких лиственниц, на которых заходящее солнце развесило золотые щиты.

Встреча двух великих людей, от которых зависела участь древнейшей страны в мире, произошла около белого могильного памятника, имевшего форму лодки с отбитой кормой. По одну сторону камня стоял Ван-Ган, по другую Кравчинский. Минуту они молча смотрели друг на друга.

У сойота выражение лица было спокойное, как на тех изображениях, которые с окружающих скал, тысячами глаз наблюдали за этой сценой. Красное лицо Кравчинского было сурово и только в серых близоруких глазах мелькало скрытое беспокойство.

— Мы вас не просили сюда, — сказал сойот. — Эта земля наша, и лес и вода!.. Когда еще ни одного человека с севера не было на Енисее, сойоты жили здесь так долго, что исчезла память об их первом поселении.

— Довольно болтать! — закричал Кравчинский, — давай сюда бумаги, я их рассмотрю и скажу, имеете ли вы право владеть землей.

— Сойоты пишут на камнях, — у них нет бумаги.

— Вот как, — растягивая голос и презрительно сощурив глаза, сказал Кравчинский.

Правую руку он заложил за борт сюртука и время от времени бросал взгляды на свое изображение в ясной луже, в которой утонули облака и опрокинутые деревья.

— Какие же это документы пишутся на камнях? Попался старый плут! Я тебя научу законам! Ведите его в поселок!

Так как сойот не выказывал ни малейшего желания подчиниться приказанию, а мужики нерешительно переминались с ноги на ногу, посматривая на плотную чащу леса, то Кравчинский не торопясь обошел памятник, разбрызгивая воду тяжелыми сапогами, взял старика за мокрый рукав рубахи и толкнул к Ефиму.

Два десятка сойотов, как стая вспугнутых птиц, выбежали из леса, что-то кричали и грозили, но Кравчинский махнул им рукой и медленно удалился вслед за Ван-Ганом, которого вел Липат.

Рано утром на другой день, когда еще от островерхих камней и деревьев тянулись длинные тени, к русскому поселку из леса направилось торжественное шествие.

Впереди шел племянник Ван-Гана, молодой Син-Тан, часто бывавший в Минусинске и считавшийся самым образованным человеком во всей Солнечной долине. Син-Тан, тайком от своих соплеменников, заглядывал, в кинематографы, любил слушать в трактирах граммофон, несколько раз напивался водкой и пивом, и даже ездил на пароходе по Енисею. За Син-Таном шли мужчины, потом женщины и дети. У всех в руках были желтые и белые цветы, которые сойоты считают цветами бога Солнца.

Кравчинский сидел у дверей и молча смотрел на шествие. За ним с ружьем в руках стоял казак Корсак, маленький, рябой, с постоянно улыбающимся лицом.

Син-Тан поклонился, подал руку Кравчинскому и начал говорить речь, которою, как он сам знал, заканчивалась история его народа.

— Мы все пришли к начальнику просить его отдать нам старого Ван-Гана. Без него мы не можем молиться предкам и совершать служения около солнечных камней. Если начальник отдаст Ван-Гана, мы согласны навсегда уступить вам захваченную землю, с тем, чтобы вы не шли дальше.

Кравчинский пошептался с Корсаком и пригласил Син-Тана в избу.

— Всему приходит конец, — сказал Кравчинский молодому сойоту, когда они сели за стол. — Может быть, вы тут и жили от сотворения мира, как живут птицы, но ты человек просвещённый и знаешь, что такого беспорядка допускать нельзя. Выпей водки и поговорим.

Син-Тан с удовольствием посмотрел на стакан.

— Ван-Гана я вам не отдам потому, что он вредный человек-агитатор, но зато я назначу тебя старшиной.

Син-Тан выпил водки и подумал.

— Без Ван-Гана мы не умеем молиться!

— Ну, уж это ваше дело! У тебя будет мундир, в котором не стыдно показаться в Минусинске, или Красноярске, и водки сколько хочешь.

— Я подумаю до вечера, — ответил Син-Тан.

— Хорошо, но если бы ты не пожелал, тогда я выберу другого старшину, а тебя заставлю работать с утра до вечера.