Антон Краснов - Душеприказчик

Антарктический накопитель, VI уровень, секция литеры М, неделю спустя

Сцена третья

Громадное и гулкое, пустое пространство. Я стою в центре огромной тюремной камеры. Как мне стало известно, такая разновидность камеры вовсе не характерна для зиймалльской пенитенциарной системы. Напротив, здесь принято сажать преступников в маленькие, темные и тесные, вонючие помещения, да напихивать туда больше народу, чтобы совместное сосуществование казалось самой горшей из пыток. Там даже отхожие места совместные!.. Там даже нет этих ревущих монстров, какие я видел в гостиничном туалете! Я успел услышать краем уха, что не так давно до Избавления, всего за пару-тройку десятилетий до него, в правление одного зиймалльского тирана, в маленькую камеру площадью в несколько квадратных метров, рассчитанную, однако же, на десять (!) человек, умудрялись впихивать по сто — сто двадцать несчастных (!!!). И они лежали в буквальном смысле в несколько слоев — друг на друге. Такие мягкие термины, как «перенаселенность» и «антисанитария», тут, мне кажется, неприемлемы. Не хватало воздуха, и люди задыхались от избытка двуокиси углерода и зловония…

В этом смысле мне не на что жаловаться. Совершенно. Помещение, в котором меня содержат, совершенно необозримых размеров, триста девятнадцать моих шагов в длину и сто восемьдесят три в ширину. Мне это известно, потому что я убиваю время, вышагивая вдоль стен и занимая себя вычислениями. Высоту камеры вычислить так точно нельзя, но на глаз, думаю, не меньше семи-восьми моих ростов. Я бы посчитал с точностью до миллиметра, задействовав лейгумм, если бы его не заблокировали. Собственно, мне его вообще не вырезали только потому, что еще не было суда и я пока что не признан виновным. Перечень обвинений так широк и разнообразен, что я пока и сам не разобрался, в чем же меня обвиняют наиболее основательно. То ли в предумышленном убийстве граждан Зиймалля (Груздя и компании). То ли в нарушении регистрации и лицензирования. То ли во введении в заблуждение государственного лица (губернатора Лакхка), могущего повлечь за собой особо тяжкие последствия. То ли в отказе подчиниться оператору военной базы (тому самому, что дал «добро» сбить планетарный катер, на котором мы с Эрккином прилетели с Марса). Кстати, о Марсе. Судя по всему, нам не избежать и обвинения в убийстве трех Аколитов аррантского Храма. А одно это обвинение тянет ой-ой на сколько… Так что особых иллюзий я не питаю.

Особенно после того как узнал о смерти отца.

Не стану говорить о том, что я передумал. Первая бурная реакция сошла на нет, уступив место тупому, даже какому-то будничному отчаянию. Нет, я и сейчас не отказываюсь от своих слов… насчет того, что ОН меня не особенно-то и любил. То есть — не любил. Но сам факт, что его больше нет, что этот человек, этот исполин, по сравнению с которым я сам — букашка, недоразумение природы, мелочь, — наполняет меня совершенно невыразимой горечью. Беспорядки на Аррантидо!.. Бунт в Галиматтео! Это звучит примерно так же, как «кипящий лед» или «холодное пламя» — такая же нелепость!..

Но Генеральному Эмиссару нет смысла врать. Сначала была смутная надежда на то, что мне соврали, чтобы сломить волю; ввели в заблуждение, чтобы я не надеялся ни на что и оказал содействие следствию, сознавшись во всем, что мне инкриминируют. Но потом… Потом я осознал, что даже Генеральный Эмиссар Зиймалля не посмеет так вольно распоряжаться именем главы Совета Эмиссаров, великого и ужасного ллерда Вейтарволда, моего отца. Просто не посмеет, побоится, ведь информация о ТАКОЙ лжи имеет свойство очень быстро доходить до ушей того, кого затрагивает в первую очередь — ллерда Вейтарволда. И тогда этому Зайверру несдобровать!

Нет. Это правда. И у меня нет надежды.

Я снова и снова меряю шагами камеру. Тут холодно, но я не чувствую холода. Я сажусь на кровать, расположенную точно в центре камеры, и втягиваю голову в плечи. Как давит это громадное белое пространство! Каким ничтожеством кажешься самому себе ты — темное пятно в царстве сияюшего белого безмолвия! Глаза болят от блеска льда, подсвеченного изнутри. Меня не вызывают на допросы, меня не тревожат — и с того момента, как сюда поместили, я не видел ни одного человеческого лица. Пишу доставляют тогда, когда я сплю. Всякий раз, когда я хочу, когда жажду увидеть этого неизвестного, я пытаюсь не спать, чтобы подкараулить его. Но нет!.. Неуловимый миг — и я засыпаю, проваливаюсь в белый, сияющий, пустой сон, в забытье без сновидений, а когда открываю глаза и вскакиваю, словно меня ужалила невидимая пружина — еда уже стоит на привычном месте!.. Проклятие! Будьте вы все прокляты, скоты! Я… я не позволю…