Клиффорд Саймак - Час оборотня (сборник)

И в то же время не мог не думать Антон о том, что все пережитое старушкой вроде бы не могло способствовать такой, как называл Сухов, хронической радости бытия.

Родители Натальи трагически погибли в автомобильной катастрофе, когда ей исполнилось всего семнадцать лет. Муж ее был космоисследователем, он не вернулся из экспедиции Федора Драголюба на планету Центурия. Они тогда почти все ушли сознательно в рукотворный мир, в «черную дыру», из которой для них не могло быть возврата. В то время об этой экспедиции много писали, выходили отдельные книги, ставились спектакли. Наталья рассказывала, что почти сразу же после известия о «гибели» мужа к ней приходил какой-то писатель как к жене героя космоса. Ему хотелось расспросить все о муже, но Наталья отказалась о чем-либо говорить, объяснив коротко: «Я жду ребенка. Мне нельзя волноваться. Я ничего не буду вспоминать». Но дочка у нее родилась мертвой.

Для матери это было страшным ударом, после которого она два года находилась в психиатрической больнице на интенсивном стационарном лечении.

«Но зато потом я стала неисправимой оптимисткой, — смеялась Наталья, рассказывая Сухову о своей жизни. — Меня подлечили, выписали из больницы… Мне ничего не оставалось, как радоваться всему тому, что я ненавидела два года. Я не хотела жить в те жуткие для меня годы. Все вокруг было постылым. А потом я сама же смеялась над собой. Ведь жить намного лучше, чем не жить. Не так ли?»

Сколько Сухов знал Наталью, она была энергична, полна множества планов и идей. Она переводила со многих языков мира, писала стихи, выступала с лекциями от товарищества «Прогресс».

Одним словом, Сухов не мог поверить, что Наталья сама ушла из жизни… Но утверждать однозначно, даже для самого себя, тоже не мог.

А Серафим продолжал смеяться и размахивать ушами:

«Наталья тоже не могла шевелить ушами. Она быстро сгорела. Она почти не мучилась. Правда же, Гиата?»

«Правда, Серафим. Такие, как она, никогда не мучаются. Они всему радуются», — сказала Гиата и вдруг истерически захохотала.

В страшную ночь, после того, как она похоронила сразу и маму и отца, ей приснился странный сон.

— Маргарита! Мар-га-ри-та! — как будто голос отца.

— Мар-га-а-а-аритаа-а-аа! — а это вроде голос мамы.

— Маргарита! — голос…

Чей это голос?

Такой знакомый голос, хотя она уверена, что слышит его впервые. Он вызывал в душе волнующее тепло и ощущение покоя. Вечного покоя?

«Покой. Беспокойство. Вечный покой. Смотришь вблизи — вышивка крестиком. Мама любила так вышивать. Смотришь издалека — розы. Покой. Беспокойство. Вечный покой. Смотришь издали — кладбище. Подходишь ближе цветы растут. Покой. Беспокойство. Вечный покой. На лепестках роз капли росы — прозрачнее твоих слез. Вечный покой — ужасней отчаяния, безумнее твоего душераздирающего крика».

Кто меня зовет? Так трогательно…

— Мама?!

Тишина.

— Отец?

Тишина.

Но вот снова:

— Маргарита!

Чей же это голос? Где я сейчас? Сплю? Не похоже. Зеленая трава, сочно-зеленая, невозможно глаза не прикрыть — такая яркая. И цветы. Такие большие. И словно никогда не встречавшиеся раньше. Чье-то осторожное прикосновение к плечу. И тот же тихий голос возле самого уха:

— Маргарита.

Резко обернулась. Мужчина неопределенного возраста, в сером костюме и серой сорочке, с лицом землистого цвета стоял позади нее и вяло улыбался.

— Ой, кто вы?!

Мужчина пожал плечами.

— Мы просто ходим по осенней степи и собираем цветы, — произнес он таинственно, будто сообщал великий секрет. — Но мы не знаем, кто посадил, посеял их. И не мы их сеяли. Мы смотрим, как над ними пролетают птицы, но не знаем, куда они летят. И вы не знаете, Маргарита?

— Не знаю… Они летят куда-то далеко-далеко…