Юрий Яньшин - Формула Бога. Возвращение

Вернувшись домой, она по нескольку раз в день, несмотря на дорогой роуминг, звонила, справляясь о самочувствии и делах оставшихся зятя и внучки, не интересуясь при этом дочерью. И каждый раз заканчивая разговор с зятем уверяла того в скором своем возвращении. Потом звонки стали реже, затем сократились до одного вечернего и однажды совсем прекратились. А спустя еще день, как гром среди ясного неба, пришло известие о скоропостижной смерти Марии Степановны. Не выдержало сердце, оторвался тромб. Видимо. События последних месяцев фатально сказались на ее и без того не очень крепком здоровье. «Хоть не мучилась» – подумал машинально в этот миг Захар. Он чувствовал себя одним из главных виновников ее преждевременной смерти. А вот мученья Захара Круглова, только-только по-настоящему начинались. После смерти матери, Оксанка, как сорвавшаяся после многомесячного сиденья на цепи сука, пустилась во все тяжкие. Сбросившая с себя, хоть как-то довлевший над собой авторитет матери, она решила выместить всю накопившуюся за это время злобу на неустроенную, по ее мнению, жизнь, на, ни в чем неповинного ребенка. И неудивительно. Ведь с кончиной матери, границы личной свободы для нее резко сузились. Мало того, что мать брала на себя весомую часть хлопот по поддержанию домашнего очага, так она еще и успевала возиться с внучкой, пока Захар проводил время на службе. Теперь поневоле приходилось целыми днями сидеть дома с так ненавидимым и навязанным ей ребенком. Она забывала, а скорее всего не хотела вовремя менять дочери памперсы, и той часто приходилось дожидаться отца. Результатом этого стали появляться опрелости и по нежной младенческой коже ребенка пошли раздражения, снять которые обычный детский крем уже не был в состоянии. Пришлось обращаться к врачу. Она никогда не брала ребенка на руки, за исключением случаев, когда это необходимо было для перекладывания с места на место. А ведь всем известно, что близкий тактильный контакт с матерью, в первые месяцы жизни, особенно важен для формирования устойчивой психики любого ребенка, а особенно девочки. Не играла с ней и не пела колыбельных песен. Все это за нее делал отец. И хотя он тоже не пел для Инессочки колыбельных, но зато неплохо знал песенный репертуар старых советских мультфильмов. Это и выручало всегда в критические моменты. Плавный переход с «рожкового» кормления на «ложечный» тоже принес с собой массу всяческих неприятностей. Не имея ни желания. Ни терпения в проведении такой сложной процедуры, Оксана торопливо совала ложку с едой в рот ребенка как лопату с углем в паровозную топку. В результате чего малышка просто захлебывалась и задыхалась. Конечно же, при этом невольно срыгивала. И конечно же на нерадивую маму. При этом, обрыганная и оттого еще более взбешенная мамаша не находила ничего лучшего для себя, как бить по лбу ребенка этой самой ложкой. Ребенок при этом начинал заливаться горючими слезами, не столько от боли, сколько от непонимания, за что его бьет эта женщина с постоянно злым лицом. И естественно оставался полуголодным. Однажды Захар неожиданно рано вернувшийся со службы домой стал свидетелем подобного происшествия. Разразился очередной (они теперь приобрели характер регулярности) скандал. Волевым решением, отстранив супружницу от столь важного дела, он спокойно завершил начатое кормление. Потому, как жадно и с аппетитом ест малышка, он понял, что не вмешайся он сейчас и она осталась бы голодной. Теперь он стал догадываться почему у него с ребенком никогда не возникало никаких проблем с едой. Девочке элементарно было не до капризов. Она просто хотела кушать. Справедливости ради стоит заметить, что все, что касалось детских прививок, жена неукоснительно соблюдала все предписания педиатра. Правда, неизвестно, что было тому причиной, то ли боязнь супруги за жизнь дочери, в смерти которой ее могут обвинить, в случае заболевания, то ли получить ярлык «нерадивого попечителя» от органов опеки со всеми вытекающими отсюда последствиями для своей репутации.

Насколько Захару не повезло с женой, настолько ему повезло с дочерью. С самого своего рождения она ничего не взяла от своей матери. Ни обликом, ни характером она ничуть на нее не походила. Родившись довольно крупненькой – около 60 сантиметров, она, как и все «богатыри» проявила свой характер в том, что была тихим и спокойным ребенком. Она очень редко плакала, а если и плакала когда, то очень тихо. Почти никогда не устраивала демонстративных истерик, проявляя завидную рассудительность и уравновешенность характера. Удивительно, но проявляя несвойственную для грудных младенцев деликатность, перед тем как «наделать делов» она заранее начинала тихонько покряхтывать, а не после, как это обычно бывает. Практически не нуждалась в соске, так как вывести ее из равновесия можно было только приложив немалые усилия. Бабушка поначалу очень беспокоилась по этому поводу, резонно опасаясь за психическое состояние внучки. Но детский врач, осмотрев как следует ребенка, а затем взглянув на отца, вынесла по поводу «тормознутости» девочки свой вердикт: «Что же вы хотите?! Папина дочка. Вся в отца!» Надо было при этом видеть широко улыбающееся лицо донельзя довольного папаши. Говорят, что младенцы в начале своей жизни будто бы боятся облика своих отцов. Случай с Инессой напрочь опровергал эти домыслы. При виде отца она всегда начинала ему улыбаться и протягивать ручонки. В эти мгновенья ее большие серые, как у папы, глаза лучились безграничной нежностью и абсолютным доверием. А в редкие минуты, когда ее по-настоящему что-то раздражало, она моментально успокаивалась, стоило ему только склониться и прикоснуться к ней. Засыпать она тоже предпочитала исключительно в мужских объятиях. А уж когда, папа взяв на руки свое бесценное сокровище и прохаживаясь по комнатам напевал, готовя дочь ко сну, песенки, помнившиеся ему с детства, пределу счастья для нее кажется и не было. Этот факт неимоверно злил Оксану, и она несправедливо обвиняла своего мужа в том, что он настраивает дочь против нее. Бабушку она тоже любила, но все-таки не так как отца. Она была с ней послушна, спокойна, но как-то обыденно и тускловато. Бабушка это замечала, и слегка обиженно поджимая губы, негромко ворчала про себя: «Вот уж уродилось чадушко! Папин хвостик!» В еде Инесса также была неприхотлива, поэтому резкий переход от грудного вскармливания к искусственному прошел для нее без особых сбоев и потрясений. В общем, наперекор всему получился не ребенок, а сплошное чудо. И только умудренная жизненным опытом Мария Степановна, нет-нет, да вздыхала горько: «Охохонюшки… Эх и трудно же ей будет потом найти для себя жениха». На недоуменный вопрос Захара о причине предполагаемой трудноты, охотно отвечала: «Девки, они ведь завсегда в женихи стараются подобрать такого, который будет на отца походить. А где же ей сыскать еще одного такого же ангела?!» «Ангела…» – словно эхом отозвался внутренний голос Захара.