Олег Овчинников - Арахно. В коконе смерти

— А это означает, разлюбезная моя супруга, что мы с тобой забрались черт знает как глубоко. Черные слои оникса залегают глубже всех остальных. Так что над нами сейчас, — Тошка задрал голову и прищурился, будто бы пытаясь взглядом пронзить многотонную толщу гранита и определить на глазок расстояние до поверхности, — не одна сотня метров карстовых пород.

Аля посмотрела вверх, на далекий свод пещеры и зажмурилась. Ее качнуло. Все эти метры, тонны и карстовые породы внезапно навалились на нее, надавили на плечи и грудь так, что потемнело в глазах.

Это продолжалось всего пару секунд, но Тошка заметил.

— Что с тобой? — озабоченно спросил он, крепкими ладонями сжав ее плечи.

— Ничего. Голова закружилась. Уже ничего.

Он все равно настоял, чтобы она присела, выбрал место посуше, расстелил спальник, усадил. Аля села, опершись спиной о твердую гладкость какого-то стала… Как же его? И почему они все так похоже называются? Сталагната, что ли?

Антон опустился на корточки перед ней, заглянул в глаза, совсем как доктор, только вместо зеркальца на лбу — мощный фонарик, и, кажется, остался доволен увиденным. Снисходительно дернул за нос. «Ох уж эти мне ваши женские штучки!» — прочла Аля в его взгляде.

А он сел рядом, неловко обхватив руками за плечи. Сидеть так было не очень удобно, но Аля ничем не выразила недовольства. Заботится — значит волнуется, значит любит. «Чего же тебе еще, подруга?» — спросила себя Аля и задумалась над ответом.

— Красота-то какая, а, Аль? — сказал Тошка, и луч его фонарика прочертил широкую дугу в темноте. — Красотища! Пусть Снежная — самая глубокая, а Оптимистическая — самая длинная, но разве в них ты найдешь такую красоту? Да что там, даже Урултаю с его хрустальным залом до здешних красот мамочка моя как далеко! И все это — только для нас с тобой, представляешь?

Ничего не зная об Урултае, Аля осторожно спросила:

— А почему тут никого, кроме нас, нет?

— Так не знает никто, — пожал плечами Тошка. — Или боятся. Тут же полигон… Помнишь, я тебе показывал: забор, колючку… Да и до поселка ближайшего — полдня пыль топтать. А если дождь, то и за день не доберешься. Это нам с тобой повезло с попуткой. Да и вообще… Ты хоть чувствуешь, как нам с тобой повезло?

Аля чувствовала. Потому-то и ответила на собственный вопрос, пусть с опозданием: «Ничего. Ничего больше не надо. Все, что нужно, у меня уже есть».

Тошка решительно поднялся, точно от избытка чувств не мог долго сидеть на одном месте, протянул ей руку.

— Ну, отдохнула? Идем!

И они долго еще бродили между колонн, где-то спокойно, взявшись за руки, где-то — цепляясь друг за дружку и потешно скользя, не считая времени и не экономя на восторженных междометиях, пока Тошка не остановился со словами:

— Вот здесь, пожалуй, и обоснуемся. А? Чем не праздничный стол?

В одном из углов пещеры, которая все-таки оказалась небезграничной, посреди сталагмитовой рощи образовалась небольшая полянка. В центре ее из гладкого слюдяного пола поднимался пологий холм, похожий на спину не до конца закопанного мамонта. Он был невысоким, по пояс взрослому человеку и очень гладким, словно вылизанным временем.

— Есть хочешь? — с усмешкой спросил Тошка. Она громко демонстративно сглотнула. Еще как!

— Но сначала предлагаю накатить по чуть-чуть, — он отвинтил колпачок фляжки, глянул на жену немного смущенно. — Для аппетита.

Аля, как водится, поломалась для вида — но недолго: ломаться долго в таком чудесном месте было просто невозможно — и, озорно блеснув глазами, позволила Тошке уговорить себя.

— Ну, разве что для аппетита.

— Да, для аппетита, — радостно подтвердил Антон. — Давай зато, что мы в конце концов оказались здесь.

Аля взяла протянутую рюмку, вернее сказать, выкрашенный зеленой краской алюминиевый колпачок, проглотила залпом пахучий коньяк и даже не поморщилась. Только непрошеная слезинка одиноко скатилась по левой щеке.

— За то, что мы здесь оказались, — выдохнула она.

— Да, — кивнул Тошка и отхлебнул прямо из фляжки. — А теперь давай угощайся. Налетай, пока горячее.

Это была шутка: примус вместе с остатками надоевших консервов и круп оставили в Лежбище. С собой взяли только «свежатинку», никаких консервантов, если не считать обрубка сервелатной волшебной палочки по 9.80 за кило. Только мятый картофель в намертво въевшемся мундире, мягкие огурцы, вялые веточки кинзы и петрушки, лук, некогда зеленый, а теперь пожелтевший; с особым подозрением ели яйца. Но ничего, вроде бы обошлось без жертв. Нашлось даже молоко в литровом пакете-пирамидке. Купленный в местном магазине, где он проходил по прейскуранту под забавным названием «кумыс говяжий». Пакет сперва затерялся где-то среди прочих припасов, а этим утром неожиданно обнаружился. Конечно, за неделю пребывания под землей молоко успело превратиться в простоквашу, но и простокваша очень даже пришлась ко столу.