Джон Райт - Золотой век

Каспер Ремесленник Получеловек поднялся со своего места. Он занимался написанием обучающих матриц и отличался холодной логикой, когда принимал образ человека, зато когда он загружал себя в электронную матрицу, то становился необыкновенно страстным и энергичным. Сейчас на нем был костюм плантатора из Каролины: белый пиджак и соломенная шляпа с широкими полями.

— Собратья! И долго мы намерены ходить по кругу, прежде чем зададим главный вопрос? Если Фаэтон на самом деле подвергся нападению, почему он не сказал это прямо, как только вошел в этот зал? Не Фаэтон, а Гончая заявляет, что на Фаэтона напали. А почему молчит сам Фаэтон?

Как только Гончая вошел в зал, у Фаэтона сжалось сердце. Он почувствовал тревогу оттого, что нельзя было сообщать Наставникам о нападении, потому что его враг Скарамуш или тот, кто скрывался под его маской, вполне мог их подслушать. С другой стороны, Радамант однозначно советовал (а его мыслительные способности, по мнению Фаэтона, вчетверо превосходили его собственные), чтобы Фаэтон изложил всю информацию о происшедшем. В конце концов, враг был в курсе, что Фаэтон знает о нападении. К тому же рассказ о подробностях нападения вовсе не обязательно раскроет факт его встречи с Аткинсом накануне.

С другой стороны, сам Радамант мог быть поражен тем вирусом и давать ложные советы…

А если это так, не будет ли подтверждение нападения играть на руку врагу, не является ли оно частью плана? А в чем может состоять план врага? Он, видимо, как-то связан с «Фениксом Побеждающим». Связан… но как?

Фаэтон поморщился. Наверное, он слишком часто доверялся машинному разуму, это не пошло ему на пользу. Когда требовалось решить задачу или разгадать какую-то загадку, он всегда полагался на разум, который был быстрее его собственного. Поэтому теперь он явно был не в состоянии разрешить эту запутанную проблему, по крайней мере сейчас, в зале заседаний.

Был и еще один вопрос, столь же значительный. Предположим, он решит пожертвовать своей жизнью ради спасения Золотой Ойкумены. На протяжении многовековой истории так поступали многие достойные люди, спасая свою землю и защищая свои идеалы. Если он предупредит врага о расследовании, которое проводит Аткинс, будет ли это бедой для Золотой Ойкумены или только помехой в работе Аткинса? Одно дело — подвергнуться изгнанию и смерти, спасая родину, и совсем другое — просто для того, чтобы не помешать Аткинсу.

В конечном итоге он не знал, насколько важна секретность. Зато он знал, как важен для него «Феникс Побеждающий». И он решился.

— Я не говорил об этом, потому что меня просил молчать Аткинс. Но теперь, когда Гончая поднял этот вопрос, у меня нет больше оснований молчать. Враг среди нас, возможно, он следит за нами в эту минуту. Я подозреваю, что он прибыл с другой звезды.

Фаэтон вкратце рассказал о нападении Скарамуша на ступенях Мавзолея Северной Звезды, как в его мыслительное пространство был заброшен вирус, способный менять его разум, как этот вирус прошел через все защитные системы Благотворительной школы и попытался прорваться в Ментальность.

В зале повисла мертвая тишина. Он видел, как на лицах растут сомнение и недоверие. Свет надежды в глазах Гелия погас, а Ганнис снова улыбался.

Мессилина Секондус Вечерняя Звезда из поместья Вечерней Звезды возразила:

— У нас много мониторов и наномашин по всей территории, системы экохимического наблюдения в воздухе и в почве, включая и те, что наблюдают за лошадьми на выгоне. Никакого нептунца не было, из нашей приемной никто не брал манекен, Фаэтон все время был один.

Надзиратель за информацией высокого уровня Благотворительной композиции встал.

— Служение всем требует полного обмена информацией. Мы исследовали журналы регистрации и записи за то время, о котором говорит Фаэтон. Да, он на самом деле захлопнул свой шлем в одной из общественных кабинок, нанеся незначительный ущерб соединениям, гнездам и линиям. Больше ничто из его рассказа не подтверждается записями.

— Нападавший вирус добился успеха, — возразил Фаэтон. — Он вполне мог отредактировать ваши записи.

Собравшиеся, которые только что выражали нетерпение, теперь испытывали лишь скуку и презрение.

— При всем моем уважении к вам, — продолжил надзиратель Благотворительных, — я должен возразить, что для редактирования памяти этому вирусу пришлось бы пройти шестьдесят четыре контрольных точки в нашем групповом разуме, изменить четыре набора записей: оригинал, контрольную копию, классификатор сознания и монитор контроля над потоком информации. Поскольку все наши записи хранятся на основе ассоциативной аналогии, а не линейно, вирусу пришлось бы изучать каждую запись отдельно, возможно, даже каждую мысль, при этом ему пришлось бы подавлять входящую и исходящую информацию от каждого члена нашего коллективного разума. Принимая во внимание, что изменение каждой единицы информации требует две единицы (одну на идентификацию и одну на фальсификацию), мы оцениваем необходимый для этого разум в восемьсот шестьдесят три миллиарда секунд. На такое способны только софотеки.