Вячеслав Солопов - LIBERTÉ

По прибытии в госпиталь я оказался незамедлительно на операционном столе и следующее моё возвращение к реальности встречал уже в тесной, рассчитанной на одного пациента, реанимационной палате. Сквозь забранное настоящей металлической решёткой окно просачивался мягкий искусственный свет, ничего не говорящий о том который сейчас час, но наталкивающий на иного рода размышления. Циферблат на моём внутреннем интерфейсе, подсказал, что проспал я без малого четырнадцать часов, но не смог дать ответа на то, где же я нахожусь. Госпитальная сеть осталась глуха к моим усилиям получить к ней доступ. На этом поступление информации из внешних источников и окончилось. В раздражении я посмотрел на стоящий рядом аппарат. Из его недр наружу тянулись закреплённые на моём теле трубочки и провода. Внимательно осмотрев переднюю панель устройства, обнаружил искомое и протянув руку, приложил палец к индикатору вызова персонала и приготовился ждать.

По прошествии десяти минут я начал было проявлять признаки нетерпения, как вдруг дверь в палату распахнулась и впустила двух человек, чей внешний вид не оставлял ни малейших сомнений в их профессиональной принадлежности. Оба были в белых халатах, оба уставшие и невыспавшиеся, но один из них явно лечил тела, а вот второй… Стоило ему открыть рот и нарочито бодрым голосом поинтересоваться моим самочувствием, как любая необходимость в представлении с его стороны отпала сама собой.

Врач без нудного предисловия приступил к осмотру, а сотрудник БФБ всё-таки представился, не преминув особо подчеркнуть, что наша встреча носит полуофициальный характер и не займёт много времени. Из его слов следовало, что лично он не хотел меня сильно беспокоить, но по долгу службы вынужден поступиться своими желаниями. Накопилось изрядное количество вопросов, требующих безотлагательного разъяснения. В настоящее время ситуация вокруг гибели туристического лайнера до чрезвычайности неясна и, более того, с дипломатической точки зрения, опасна и крайне нестабильна. Вдобавок ко всему судьба единственного выжившего, налагает на меня тяжкий груз моральной ответственности перед душами погибших и их безутешно скорбящими семьями.

Для человека несклонного вести долгие беседы он был крайне многословен. Из произнесённой им пространной и пафосной речи я не понял и доброй половины, подивившись в очередной раз тому, что безопасность не взяла меня в оборот сразу на борту ещё во время эвакуации, в наиболее подходящий для того момент. Что же касаемо «груза моральной ответственности», то из всех погибших на борту «Лейкленда» я знал одну лишь Алиту, да и ту, как оказалось, весьма поверхностно, что, впрочем, не слишком уменьшало мою горечь от её утраты. Как ни странно, но я по-прежнему испытывал иррациональное нежное чувство к этой девушке, вне зависимости от того, что позже стараниями Херминии мне стало известно о ней. Клонов я, конечно же, помнил, пусть уже и не по именам. Хотя склонен считать, что и в самом Содружестве о них не будут крепко горевать, а просто запустят во внеочередной раз свой репродукционный чан и извлекут из него на этот свет ещё одну пару в точности идентичных и прогнозируемо идеальных граждан, взамен преждевременно выбывших из строя. Остальные пассажиры были для меня подобны тем же клонам. Не персонифицированная и неодушевлённая масса. Знаю, так думать нехорошо, но, увы, мыслил я именно таким образом и ничего не мог с этим поделать. Оставалось придавать лицу скорбную мину и кривить душой. Я совсем не знал этих людей, равно как и они меня, а потому останься в живых кто-либо из них вместо меня, что смог бы он вспомнить обо мне? Стало бы ему по-настоящему жаль того, чьё имя он никогда ранее не слышал и чьё лицо, случайно и мимолётно уведенное им в толпе, он не в состоянии воссоздать в своей памяти как её ни напрягай? Кем бы я был для него – безликой, безымянной, но тяжко бередящей его душу абстрактной единицей, ставшей нулём и растворившейся в вакууме космического пространства? Сильно сомневаюсь. Одно знаю точно, говорить об этом не стоит никому.

После ухода врача, оперативник перевёл разговор в практическое русло. Задав пару формальных вопросов, попросил меня изложить в подробностях мою версию событий. Слушал он очень внимательно, мерно в такт моим словам покачивая головой, лишь изредка перебивая, в тех местах, которые, по его мнению, содержали важные детали и требовали особых уточнений или пояснений. Описание гибели Алиты оставило его полностью равнодушным. Между тем стоило мне перейти к рассказу о действиях Херминии, ставших отправной точкой всех воспоследовавших со мною перипетий, как я уловил брошенный им на меня цепкий взгляд.