К тому же у него болели суставы, а голова порой словно раскалывалась надвое. Собственно, именно это на самом деле и происходило – родничок на темени не успевал расширяться, давая место растущему мозгу.
Врачам это нравилось. Им крайне интересно было выяснить, как влияет рост мозга у взрослого на его умственные способности. Разрушается ли при этом память? Или просто увеличивается ее объем? Боб позволял им задавать вопросы, сканировать его организм и брать анализы, поскольку рисковал не успеть найти всех своих отпрысков, прежде чем умрет, и им мог пригодиться в будущем любой факт, который могли узнать врачи, изучая его.
Но в такие моменты, как сейчас, он не ощущал ничего, кроме отчаяния. Никто не был в состоянии спасти его, как и его детей. Вряд ли он сумеет их найти. А если и сумеет, то ничем не сможет им помочь.
«Что, собственно, изменила моя жизнь? – думал он. – Я убил человека. Он был чудовищем, но у меня по крайней мере один раз была возможность убить его раньше, и мне это не удалось. Разве я не разделяю ответственность за то, что он совершил за прошедшие с тех пор годы? Смерти, страдания… В том числе и страдания Петры, когда та была у него в плену. И наши собственные страдания из-за детей, которых он у нас похитил».
И все же он не отступал, используя все возможные связи, все поисковые системы в сети, любые программы для обработки баз данных, которые помогли бы ему опознать рождение его потомков, подсаженных суррогатным матерям.
Боб нисколько не сомневался, что Ахилл и Волеску не собирались возвращать эмбрионы ему и Петре. Их обещание было лишь приманкой. Не столь злобный человек мог убить эмбрионы – что он якобы сделал, разбив пробирки во время их последней стычки в Рибейран-Прету. Но убийство само по себе не доставляло Фландру удовольствия. Он убивал, когда считал необходимым; если же хотел причинить кому-то страдания, стремился к тому, чтобы страдания эти продолжались как можно дольше.
Дети Боба и Петры должны были родиться у неизвестных матерей, которых Волеску, вероятно, разбросал по всему миру. Но Ахилл отлично справился со своей задачей, уничтожив из общедоступных баз данных все сведения о путешествиях Волеску, к тому же тот был совершенно незапоминающейся личностью. Можно было показать его фотографию миллиону работников авиакомпаний и еще одному миллиону водителей такси, и половина из них, возможно, вспомнила бы человека, который выглядел «похоже», но никто не сказал бы точно. Путь Волеску невозможно было восстановить.
А когда Боб попытался воззвать к остаткам совести Волеску – которые, как он надеялся, еще сохранились, несмотря ни на что, – тот ушел в подполье, и теперь оставалось лишь рассчитывать, что кто-нибудь, какое-нибудь агентство, найдет его, арестует и сможет задержать достаточно надолго, чтобы Боб мог…
Что? Пытать его? Угрожать ему? Подкупить его? Что могло бы вынудить Волеску рассказать Бобу о том, что тот хотел узнать?
И вот теперь Межзвездный флот прислал к нему какого-то офицера, чтобы сообщить «важную информацию». Что им могло быть известно? Флоту запрещалось действовать на поверхности Земли. Даже если у них имелись агенты, которые обнаружили местонахождение Волеску, зачем им рисковать раскрытием собственной незаконной деятельности ради того, чтобы помочь Бобу найти детей? В МФ постоянно клялись в верности выпускникам Боевой школы, в особенности из джиша Эндера, но Боб сомневался, что они готовы зайти так далеко. Деньги – вот что они предлагали. Все выпускники Боевой школы получали приличные пенсии. Они могли вернуться домой, словно Цинциннат [3] Луций Квинкций Цинциннат (ок. 519–439 до н. э.) – древнеримский патриций и диктатор, впоследствии вернувшийся к простому сельскому образу жизни.
, и весь остаток жизни заниматься сельским хозяйством, даже не беспокоясь о погоде или урожае. Можно было выращивать сорняки и все равно процветать.
«Вместо этого я по глупости позволил зачать в пробирке детей с моими деформированными самоубийственными генами, – думал Боб, – а теперь Волеску поместил их в чужие матки, и я должен найти их, прежде чем он и ему подобные смогут использовать их в своих целях, а потом наблюдать, как они умирают от гигантизма, как я, не успев дожить до двадцати лет».
Волеску все знал. Он никогда не положился бы на случай – поскольку до сих пор считал себя ученым. Ему хотелось собрать данные о детях. Для него это был один большой эксперимент, хотя и незаконный, основанный на похищенных эмбрионах. С точки зрения Волеску, эти эмбрионы принадлежали ему по праву. Боб для него был всего лишь неудавшимся экспериментом, и все им порожденное становилось объектом долговременных исследований.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу