Александр Пелевин - Четверо

«Гинзберг прав, – думал Лазарев, – он чертовски прав – нас запустили в этой железной болванке за миллиарды километров от дома, и никто не знает, что будет дальше, – даже они, те, кто запускал, не знали, что будет дальше и будет ли хоть что-то. Даже я, командир корабля, уже не знаю, что происходит на борту. И даже “Аврора” не знает. Не знает никто».

«Позади бесчисленные миллиарды километров чёрной пустоты, впереди – неизвестная планета, маленький шарик, летящий в бездну, такой же шарик, как и наша Земля, но совсем чужой. Может быть, он тоже когда-то был такой же Землёй, а может, ещё будет. Может, мы там увидим нечто невероятное, новое, потрясающее. А может быть, не увидим ничего».

Планета выглядела ярко-красной звездой, и она приближалась с каждым часом, и с каждым днём она становилась всё больше и ярче, и вокруг всё черно и мертво, потому что это космос, он чёрный и мёртвый – и только в этой красной точке сейчас, может быть, хоть какой-нибудь смысл всего этого. Не там, на Земле, за этой чёрной пустотой, не в самой этой пустоте и не на железной болванке, в которой мы все летим в неизвестность, – а там, в этой красной точке. Что там? Никто не знает. Никто ничего не знает и никогда не знал. Точка невозврата преодолена давно.

Крымская АССР, город Белый Маяк

16 сентября 1938 года

15:40

Рыжий кот, толстый и кругломордый, сначала с любопытством заглянул с террасы в гостиную, а потом лениво и неторопливо прошагал внутрь, не обращая совершенно никакого внимания на Введенского и Колесова. Дойдя до середины гостиной, он неожиданно завалился на правый бок, разлёгся, выставил вперёд грязные лапы и замурлыкал.

– Сколько же у вас тут котов, – задумчиво сказал Введенский.

– Много, – кивнул Колесов.

Осматривая дом профессора, Введенский понял, что убийца не особенно пытался скрыть следы. Паркет исцарапан и изрезан ножом, в стенах остались зазубрины, а засохшие пятна крови начинались ещё в коридоре.

Скорее всего, убийца вошёл с парадного входа, и профессор открыл ему дверь сам. Драка, судя по крови и беспорядку, началась ещё в коридоре. В гостиной они дрались долго – об этом говорила и сдвинутая тумбочка в одном углу, и опрокинутая статуэтка в другом, и зазубрины от ножа; убийца, казалось, наносил удары чуть ли не вслепую, а Беляев яростно сопротивлялся. Об этом говорил и обнаруженный возле комода погнутый кронштейн для штор, которым, скорее всего, профессор пытался отбиваться.

Драка закончилась возле картины Айвазовского – именно здесь зазубрины на стене стали глубже, и здесь осталось больше всего крови: тёмно-бурые пятна расползались по всей стене.

Драка была долгой и ожесточённой, и именно это заставило Введенского крепко задуматься. Профессору было 87 лет, и на фотографиях он выглядел довольно хилым, что для его возраста неудивительно. Худой, сухой, низкорослый. Он и ходил-то наверняка с трудом, но откуда тогда у него взялись силы оказать такое сопротивление? Взрослому и здоровому человеку хватило бы нескольких ударов, чтобы покончить с ним ещё в коридоре. Но профессор, получив рану в коридоре, умудрился ещё как-то схватить кронштейн и отбиваться им.

Либо профессор оказался мастером джиу-джитсу, либо убийца и сам довольно слаб, подумал Введенский. Может быть, убийца – тоже старик. Или женщина. Или очень больной и немощный человек. В том, что он сделал, много ярости, но мало силы.

Но смог же он как-то вскрыть грудную клетку, вытащить сердце, вставить туда звезду? Или он занимался этим всю ночь? Тоже возможно.

Введенский посмотрел на террасу, откуда открывался вид на огромное море, сверкающее белыми сполохами в закатном свете, – и почему-то подумал, что убийца выбросил нож с обрыва.