Олег Синицын - Скалолазка и мировое древо

Мои противники думали, что взять девчонку проще простого. Они не учли, что я больше десяти лет занимаюсь тяжелыми физическими упражнениями и что альпинистский молоток, которым забивают крючья, тренирует удар не хуже боксерской груши. А потому многим досталось. Очень многим. Кому по почкам, кому в глаз. Под дых, в нос и по коленной чашечке.

Битва закончилась с появлением командира. Ирбис вырос откуда-то сбоку и резко ударил меня под колени. Не успела я опомниться, как плюхнулась на спину. Слева и справа поднялись невысокие волны. Не теряя времени, кто-то схватил меня за руки, а Ирбис надавил коленом на грудную клетку так, что я не могла и дернуться.

Попалась.

— Наручники! — приказал Ирбис.

Меня распирала бессильная злоба. Но именно в этот момент, когда мной овладела безысходность, я вдруг почувствовала, что могу больше, чем просто махать кулаками. Откуда-то сверху пришло откровение, что мои знания намного сильнее бицепсов братии, вдавивших меня в грязь. Я могу то, чего не могут другие. Я обладаю Знанием!

Я вдруг всей душой поверила в свою уникальность. Вернуть угасшую веру можно именно сейчас, в момент крайнего напряжения, от которого мышцы сжимает конвульсия, а в глазах пляшут белые мухи. Я могу совершить невозможное. Что не удавалось раньше — обязательно получится сейчас!

И только сейчас!!

— Вам лучше отпустить меня, — процедила я сквозь стиснутые зубы.

Кто-то фыркнул. Кто-то устало усмехнулся. Кто-то угрюмо пробасил:

— Что она сказала?

Ирбис пристально посмотрел мне в глаза. В его взгляде не было усмешки. Опытный вояка словно почувствовал угрозу.

— Будет хуже! — подтвердила я. — Предупреждаю в последний раз!

Слева звякнули наручники, вытаскиваемые из чьего-то кармана. Я закрыла глаза. Глубоко вдохнула, стараясь не замечать давления на грудь, и пропела:

— prakRtiM svAmadhiSThAya sambhavAmyAtma mAyayA!! [6] Природу-Совершителя свою направляя, Я проявляюсь своей сверхъестественной внутренней силой.

Гомон боевиков как отрезало. Воцарилась тишина. Они явно не знали, что делать с вдавленной в грязь девчонкой. Вместо того чтобы сдаться и умолять о пощаде, она вдруг запела на непонятном языке, от звуков которого холодеют пальцы.

А я чувствовала их настроение и продолжала петь, вкладывая в каждое слово нежность и могущество души, сложенную из душ отца и матери, а также из тысяч и тысяч душ поколений предков. Их тела давно ушли в землю и превратились в прах, но души живут во мне, лучшие частицы душ! Я стою на вершине гигантской пирамиды эволюции. Я богиня! Я ощущаю силу своей души, ее могучее колыхание! Она наполняет мою речь магией первобытного мира, превращает ее в громовой хор тысяч голосов; слова врываются в окружающий мир и меняют его, они врываются в души людей и овладевают их разумом...

Видимо, мое лицо приобрело горгонические черты, а голос звучал пронзительно, потому что когда я распахнула глаза, то обнаружила, что все боевики, чьи взгляды были прикованы ко мне, посерели лицами. Я продолжала петь на санскрите о том, что я вечное ослепительное солнце и что по сравнению со мной их разум — жалкие кусочки льда, которые испаряются от одного дыхания. У них нет ни сил, ни воли, чтобы противостоять мне, огромному солнцу...

Когда я закончила, вокруг меня стояла гнетущая тишина. Крепкие, прожженные боевики, выстроившись стеной, не могли исторгнуть из себя ни звука. За их спинами звенела капель и раздавался плеск. Где-то хлопнул пузырь воздуха, поднявшийся со дна.

Нависший надо мной Ирбис поднял голову и поглядел куда-то в сторону:

— Принесли? Отлично. Надевайте.

Мозолистые руки туго защелкнули браслеты на моих запястьях. И одновременно с лязгом наручников я ощутила, как моя вера в могущество праязыка растаяла окончательно, без надежды на возрождение. Меня снова постиг крах! И апогеем его стал момент, когда Ирбис сунул тяжелую пятерню в мою поясную сумку и, пошарив в ней, вытащил на свет драгоценный медальон.

Из котлована, который еще час назад был чудеснейшим горным озером, меня доставили на берег. Я помню этот участок, я здесь пряталась за кустами, когда пробиралась во вражеский лагерь за аквалангами. Перед тем как произвести взрыв, боевики перегнали сюда с вала всю технику, в том числе и грузовик. Встав на цыпочки, я увидела низину. Теперь на ее месте появилось маленькое море с торчащими из воды деревьями.

Взбираясь сюда по осклизлому откосу, я испытывала бесконечную горечь и стыд. Горечь от того, что попалась, а стыд — за малоосмысленную попытку обратить противников в бегство при помощи сотрясания воздуха. Какая же вы наивная, Алена Овчинникова!