Елена Ворон - Ангелы-хранители работают без выходных

Малышка несколько дней жила в гостинице. Анжелика за это время собрала дома ее вещи и отправила в Латенгуэр, город за двадцать тысяч километров от Серебряного Лайза, сняла там для нее квартиру и даже договорилась о работе: Наташу готовы были взять оператором на звероферму. Она же приехала с ней в аэропорт.

Малышка выглядела на удивление посвежевшей и привлекательной, черные глаза ее заволокла мечтательная дымка. .

— Обожаю маленьких зверят, — доверительно сообщила она. — Как представлю, что можно будет брать их в руки… тепленькие трогательные клубочки, и хвостишки крохотные — прелесть!

— Да, — мягко улыбнулась Анжелика. — Смотри, что у меня есть. — Невольно оглянувшись, словно рядом мог появиться Кэт, она достала из сумочки разрезанный пополам снимок и протянула Наташе. — Как тебе?

— А зачем отрезано? — Малышка подняла глаза. — С ним рядом какая-то девушка — интересно было бы платье посмотреть.

— Так получилось, — объяснила Анжелика неловко. — А что ты о нем скажешь?

Наташа состроила легкую гримаску.

— Красавчик, конечно — ну и что? Знаешь, я такие лица не люблю, уж больно он… какой-то не такой. Синие глаза, светлые волосы — не то. Вот если б темные, и глаза темно-коричневые, как кофе, и, знаешь, лицо тонкое, словно выточенное, и весь такой изящный… — Она мечтательно улыбнулась.

Анжелика тоже улыбнулась — портрет Кэта был вполне узнаваем; хотя ей больше хотелось плакать.

Значит, Малышка никогда не вернется.

А Виктор был убежден, что Наташа сорвалась со скалы и разбилась. Он даже нашел место, где ее будто бы похоронили, привел туда Кэта и показал — в каменистой расселине, где вокруг двух больших камней зеленым ожерельем росла низенькая пушистая травка. Вечерами он приезжал туда и сидел до заката, а потом возвращался домой и молча уходил на свою половину. Спустя час с четвертью — часы можно было проверять — побледневший, осунувшийся Кэт поднимался и шел к нему, на ночное дежурство. Виктора мучил один и тот же повторяющийся кошмар: ночь, сполохи красных и синих огней, полицейская сирена и мертвая Наташа в каком-то темном холодном бункере. Он, не просыпаясь, звал Кэта и умолял что-нибудь сделать, и тот подолгу сидел с ним на постели, что-то говорил, и от звука его голоса Виктор понемногу успокаивался. А под утро все сначала. Кэт пробовал его будить — выходило только хуже. Виктор больше уже не засыпал по-настоящему, возвращавшийся кошмар смешивался с явью. Доктор Генрих утверждал, что у этого пациента «нестандартные» и непредсказуемые реакции на лекарственные препараты, и потому он, Генрих, не хотел бы рисковать его здоровьем и пробовать еще какие-нибудь средства. Пусть лучше Кэт немного потерпит, вскоре непременно должно наступить улучшение.,

— Не волнуйтесь, господин Морейра, подождите, все скоро войдет в колею. У Делано потрясающей силы организм, он сам справится с недугом… Вы находите? Ну, видите ли, это новая для нас область, естественно, бывают и неудачи. Да бросьте, Кэттан, ничего страшного, он скоро придет в себя, забудет эту женщину… Не надо, не надо, прошу вас! Я вас уверяю: время — лучший лекарь. Послушайте, давайте начистоту: у вас своя работа, у меня — своя, оба мы зарабатываем деньги как умеем. А если вы, как я вижу, недосыпаете ночами, то мой вам совет — возьмите отпуск и больше отдыхайте днем.

И правда, постепенно кошмары стали все реже, Виктор потихоньку оживал. Но Кэт — мрачный, обозленный, никому ничего не простивший — без устали твердил генералу, в обход доктора Генриха, что Виктор обязательно должен забыть любимую, а иначе никогда не поправится, и потому его необходимо увезти с Франчески. И в конце концов Кэт его увез.

— Почему ничего не пьешь? — Помощник капитана Рэй Метланд смешал себе новый коктейль и уселся опять в кресло, напротив Виктора. Кресла у него были покрыты огромными, черными с фиолетовым отливом шкурами ченгийских медведей, и вся каюта напоминала скорее покои богатого вельможи, а не жилое помещение на борту космического крейсера.

— А ты почему хлещешь без удержу? — парировал Виктор, уже минут десять вертевший в руках свой бокал. Будь бокал податливей, Виктор уже загнул бы ему края лепестками, вытянул бы его, свил веревочкой и завязал узелком.

Метланд встряхнул волосами, словно мокрый пес.

— Никто не посмеет меня упрекнуть, что я хоть раз надрался на борту до безобразия. Так почему ты не пьешь? — повторил он с покоробившей Виктора настойчивостью.