Алексей Резник - Стеклянная любовь. Книга первая

– Вы окончательно попали в ловушку демонов, товарищ Морозов!…

Немедленно снимите этот перстень, сработанный ювелирами самых нижних уровней Ада, иначе черный водоворот неисчислимых бед и несчастий затянет вас в свою ненасытную пасть, откуда вам никогда не вынырнуть и не вдохнуть полной грудью чистого православного воздуха!!!…

– Тьфу!!! – символически громко проимитировал смачный ироничный плевок «без слюны» Александр Сергеевич, давным-давно уже прекративший «церемониться» и играть в «фальшивую корректность» с Анной Сергеевной, когда они оставались наедине и она «переходила грань»: – Слушать тебя, Анна, порой, до того «тошно» бывает, когда ты такую, извини меня за грубое слово, «херню» полную нести начинаешь, что я едва-едва сдерживаюсь, чтобы «крестное знамение» не сотворить и не воскликнуть: «Сгинь!!! Сгинь, пропади!!!»…

Не глядя на оторопевшую и «закостеневшую» Анну, он выложил на свой персональный рабочий стол «сказочную» праздничную снедь, обернутую плотной золотистой фольгой. И когда он развернул фольгу, то все помещение кафедры заполнил удивительно аппетитный аромат, сдобренных уникальными специями мясных и рыбных деликатесов.

– На, вот, угостись лучше, Аня! Новый Год ведь все-таки наступил, и вместо того, чтобы меня поздравить, ты какую-то «дичь» несусветную понесла вместо поздравления!

Анне, при виде, нарезанной толстыми, средними и тонкими ломтями полупрозрачной золотисто-красноватой на срезах, истекающей капельками жира, оленины, медвежатины, кабанятины, сохатятины и осетрины, приготовленной с неукоснительным соблюдением всех строгих кулинарных правил Сказочной Русской Народной Кухни, окончательно почему-то сделалась «совсем не по себе»:

– Чур, меня!!! – пронзительно вскрикнула она и опрометью бросилась вон с кафедры, в дверях, едва не столкнувшись, что называется, «лоб в лоб», с кандидатом филологических наук, Колькой Лебедевым – давнишним тайным собутыльником Морозова.

Галантно пропустив трясущуюся словно в приступе «лихорадки Западного Нила», белую, как мел, Анну и проводив ее оценивающим и несколько ошарашенным взглядом, Колька, первым делом, радостно поприветствовал Морозова:

– Здорово, Саня!!! С Новым, тебя, Гадом!!! – и только после этого, кивнув в сторону захлопнувшейся за Анной, двери, спросил: – Что это с ней?! В коридоре во всем, по- моему, было слышно, как она тут орала!

– А-а, не обращай внимания – первый раз что ли! – махнул рукой Александр Сергеевич. – Давай лучше Новый Год отметим! Видишь, какую я «закусь» мировую притащил! – кивнул Морозов в сторону «сказочной снеди», горкой, разложенной на развернутой золотистой фольге.

– Да я, Саша, сразу обратил внимание, как только зашел! Если бы не Анна, то!… – не совсем ясным осталось то, что Колька хотел дальше сказать, но по тому, как он энергично и довольно потер ладонь о ладонь, было видно, что «придурь» Анны Караваевой никак не могла ему испортить ни аппетит, ни послепраздничное настроение. – Закусон то и, вправду, мировой! Ты откуда его притащил?!

– Из «гостей»! – сущую правду сказал Саша. – Насильно с собой наложили! Проходи, садись, давай!

Коля Лебедев не стал заставлять себя упрашивать, и присел к столу, хищно уставившись на копченое мясо и рыбу глазами голодной рыси.

А предусмотрительный Саша извлек из того же бездонного полиэтиленового пакета охлажденную литровую бутылку дорогой иностранной водки «Абсолют-Цитрон» и с победным торжественным стуком поставил ее на лакированную поверхность стола, дополнив тем самым «царский» гастрономический новогодний подарочный натюрморт Рагнера Снежного необходимым «сиюсторонним» «горячительным» элементом.

– С Новым годом!!! – «чокнулись» они полными стограммовыми стопками, залпом выпили и закусили, по достоинству оценив неземной вкус гастрономических даров Сказочной Руси.

– Не обращай внимания, Саша на бредни Анны, она – дура! – расчувствовавшись, исполнившись благодарности за «царское» угощение, убежденно произнес Николай Лебедев, преданно и уважительно глядя на Александра Сергеевича.

Однако слова коллеги не произвели должного успокаивающего впечатления на Морозова, интуитивно продолжавшего чувствовать, что в эмоциональных словах Анны Караваевой имела место быть, как тут ни крути, определенная доля горькой правды – горькой «православной правды»… В чем-то Анна была, безусловно, права и чем больше невольно Саша думал об этом, тем более виноватым он отчего-то начинал себя чувствовать перед Анной – чудаковатой, конечно, но простой, доброй и бесхитростной женщиной, искренне переживающей за него и всегда желавшей ему только «всего самого хорошего» и – ничего больше. В те минуты он впервые, почему-то задумался об Анне более глубоко, что ли, и гораздо продолжительнее, чем обычно. Обычно он о ней почти никогда абстрактно не размышлял, а лишь вступал в лаконичные, сугубо деловые диалоги, сопряженные, исключительно, с кафедральной «текучкой», а тут что-то пошло не так – она не первый раз выскакивала за дверь кафедры, сильно на него чем-то обиженная или раздосодованная, но он никогда не обращал на подобные «заскоки» лаборантки, внимания и не мучился угрызениями совести по поводу того, что мог как-то ненароком обидеть и, без того, не особо счастливую женщину. Но сегодняшнее утро что-то неуловимо изменило в привычном умонастроении Морозова, и он пока не мог точно понять – что такое могло измениться в его привычном отношении к Анне Караваевой?! Ему было совсем и невдомек, что этим новогодним утром вслед за ним со Строек на, руководимую им кафедру, неслышно и незаметно пробралась новая «Новогодняя Сказка Замороженных Строек»…