Извас Фрай - Мы остаёмся жить

С простым народом Рима проблем не должно было возникнуть. Люди всегда хотят облить других грязью, но от них легко защититься. А вот семья Флавия Тиберия – та самая кость в горле, которая не позволит спокойно и воздуха глотнуть ни одному свободному человеку, попавшему в её сети.

Мы были стариками: ему было под семьдесят, мне было под тысячу лет. Но под разлагающейся коркой мы с ним были новыми первооткрывателями – первыми отважными героями, покинувшими стены Рима и в одиночку отправившимися в страну варваров, во имя любви, во имя дружбы и верности.

Я всей кожей ощутил тот славный ветер былых времён.

Это путешествие – последнее в его жизни; и самое трудное ждёт его даже не в конце, а в самом начале.

Как семидесятилетнему старику отпроситься у своей тридцатилетней жены и детей, чтобы те позволили ему отправиться в его возрасте в страну варваров, где, вероятнее всего, его убьют или он умрёт самостоятельно, без посторонней помощи?! Есть несколько способов. Но самым моральным из них оказался вариант: просто упасть на колени и раскрыть, как он есть, план своей авантюры, надеясь… одному Флавию Тиберию известно на что.

– Чёртов галл, что же мне делать?! – чуть не сорвался он.

– Это была не моя идея.

– Ты не предложил мне ничего лучше. Ты только представь, что это за план: ведь мне действительно здесь надеяться не на что. Я даже не могу себе представить, что подумает моя красавица. А кем я стану в глазах своих детей. Да это будет…

– Ты хочешь предложить себе и мне что-нибудь получше?

– Вот зачем ты меня вечно перебиваешь?! Ты мне все мысли спутал.

– Прости, но я считаю своим долгом прерывать рассуждения, переходящие в болтовню.

– Ладно, у нас действительно другого выхода нет. Но с чего мне начать?

– Давай прорепетируем.

Другого предложения от меня – ему и не следовало ожидать. Раз он отважился на такую авантюру, пусть терпит теперь унижения всех зависимых от своих семей людей.

Люди проходят мимо. Иногда, они оборачиваются вокруг нас. Может, это из-за того, что мы теперь стоим прямо под их окнами?! Я гляжу им в след и мне кажется, что я моложе их всех. Я всегда доживаю до старости, а затем начинаю молодеть. Сохраняю память и затем жду, пока снова начну стареть; у меня начнёт болеть спина, заново выпадать зубы, начнёт морщиниться кожа и седеть волосы. К этому привыкаешь; но каждый раз приходится находить себе новых знакомых, потому что для не закалённого ума это довольно жуткое зрелище. Зато, век за веком это укрепляет характер; стареть – полезно для силы духа – разве что только в том случае, если точно знаешь, что затем снова станешь молодым.

– О, любимая, – начал Флавий Тиберий, – любовь всей моей жизни, – он падает на колени, – ты всегда была ко мне так добра. Ты родила мне двух прекрасных сыновей и ещё трёх моих от той, другой, воспитала. Ты заменила троим моим сыновьям их мать, которая и в подмётки не годится тебе. И с тобой я всегда был в сто раз счастливее, чем с ней.

Он впился двумя руками в пальцы моей левой ладони. Флавию Тиберию вряд ли когда-нибудь удастся стать хорошим актёром – ему уже не успеть. Слова его пахнут наигранной фальшью, звучащей убедительно только для совсем пошлого уха. От всего этого единственным возникшим у меня чувством – было как можно скорее развернуться и убежать прочь.

– О, сыновья мои, – продолжил он всё тем же тоном; я заметил, что даже находясь на задворках домов, люди всё равно слышат это чудное квохтанье и подходят поближе, чтобы поглядеть на источник этих звуков, – вы помните, как я любил вас?! Как я заботился и помогал вам, когда просили вы меня или нет?! И теперь, когда вы выросли, ваш старый отец просит о вашего благословления. Не откажите ему в его первом и последнем желании. Ведь я принял это решение, находясь в трезвом уме и доброй памяти – и сделал я это лишь из отцовской любви и чести.

– Кто придумал всю эту чушь? – не выдержал я.

– Я, только что, – не скрывая гордости, ответил он.

– Надеюсь, ты просто хотел пошутить.

Репетиция разговора с роднёй Флавия Тиберия незаметно для нас перешла в настоящий моноспектакль, у которого быстро нашлись свои зрители – они не прятались теперь за углами домов. Я похлопал Флавия Тиберия по плечу, стараясь как можно мягче намекнуть ему на то, что пора переносить репетицию куда-нибудь подальше – в таком людном месте оставаться нельзя. Но он грубо отмахнулся от моей ладони, встал с колен и принял позу оратора, готового обнять всё свою многочисленную публику. Он повернулся лицом к своим зрителям и закричал во весь голос: