«На Ваську рявкаю и в дело, и без дела, сна лишился, брежу наяву, дела рассыпаются одно за другим, народ шепчется… Нехорошо. Баста!», – вот и все, что Макс себе сказал сутки назад. Ну и конечно, им завладел спортивный азарт вычислить, откуда ветер дует – эти нашёптывания в голове, а может в сердце, а может и в душе, в существование которой Погорелов не верил. Нет, душу, как философско-поэтическое понятие, пожалуй, и допускал, но никак не иначе. И ещё Макс игнорировал понятие «совесть» – и в речи, и в мыслях. Хорошей заменой ей он считал понятия «честь», «достоинство», особенно в разговорно-фольклорной интерпретации: «масть», «фасон», «марка» и «маза». Однако вселившийся «чужой» гнездился не в голове, не сознании, не в сердце, и уж никак не в «масти» или «фасоне». Непривычные внутренние переживания словно раздували изнутри какое-то сверхтелесное пространство, или образовывали его и требовали дать этому пространству определение. Вот тут-то и приходило на ум единственно приемлемое: Душа.
…Такси кралось по скользким улицам, прошел небольшой дождичёк со снегом, про который москвичи уже начали забывать к середине апреля. Путь лежал к Павелецкому вокзалу. По телефону Макс уже навел необходимые справки в справочной ЖД. С собой, кроме пятисот долларов и пяти тысяч рублей, путник ничего не имел. Рассчитавшись с водителем, он прошел к пригородным билетным кассам. Взял без хлопот билет на электричку, до которой оставалось полчаса. В книжном киоске Макс долго рассматривал обложки всякой макулатуры, наконец, купил ни о чем не говорящего автора брошюрку, как показалось, из разряда дорожного чтива, лишь бы занять мысли, попил водички, выкурил сигарету и направился на перрон. Объявили его поезд. Часы показывали 14:15, до отправки 10 минут.
В поезде не сиделось. Несколько раз он принимался читать книгу, но ломка давала о себе знать всё сильнее. Обливаясь потом, Макс несколько раз выбегал в тамбур, нервно курил. Внутренности мелко вибрировали, иногда всё тело сводило судорогой. Суставы выворачивало. Мышцы болели. Шмыгая носом и сожалея, что с собой нет носового платка, Погорелов последний час пути преимущественно провел на ногах. Хотелось беспрестанно двигаться. Но простора для этого не хватало. Переходя из вагона в вагон, он задерживался ненадолго в тамбуре, напрягая волю, чтобы не сорваться на кого-нибудь из курильщиков, то и дело хлопающих раздвижными дверьми. От табачного чада слезились глаза и без того воспалённые. Жажду общения, какая бывает часто во время ломок, Макс тщательно подавлял. Это ему и раньше удавалось без особых проблем, но сейчас дело осложнялось вновь возникшим в голове нудным и невнятным монологом «неизвестного». Можно было бы попытаться унять его посредством живого разговора с кем-нибудь. Или с помощью чтения вслух, например. Но ни того, ни другого делать не хотелось. «Неизвестный» иногда замолкал, будто ожидая реакции Макса или приглашая его к диалогу. Но Погорелов упорно не откликался, лишь иногда мысленно посылая «неизвестного» к дъяволу.
В очередном тамбуре двое молодых людей приставали к девушке. Видимо, все трое были из одной компании. Девица с глазами небесного цвета сопротивлялась весьма условно, скорее кокетничала. Макс не намерен был задерживаться здесь и собирался уже распахнуть дверь, чтобы продолжить свое путешествие по вагонам, как голубоглазка окликнула его:
– Что же вы, молодой человек, меня не защитите?
Парни вызывающе посмотрели на незнакомца. А тот остановился и бросил хмурый взгляд на троицу. В этот момент у самого его уха отчетливо раздался женский приглушённый голос: «Не связывайся, иди дальше». Макс даже повел плечом, как отмахиваются от комара.
В это же время кто-то из двоих задир брезгливо бросил:
– Да ты глянь, его кумар долбит! Косячка не будет, брателло?
«Не реагируй, иди!» – повелел снова все тот же голос.
– Чё как пень встал? – не унимался подстрекатель. – Топай давай!
Никогда ещё Погорелов не оказывался в столь примитивной своей киношностью ситуации. Обычно такого просто не могло с ним произойти, какие-то неуловимые внешние черты, некая волчья харизма, энергетика лидера, в конце концов, гарантированно блокировали у кого-либо всякое желание без повода нагрубить, нахамить, или неосторожным словом как-то задеть Макса. Неслыханная дерзость случайных встречных у иного могла бы вызвать мгновенную и предсказуемую реакцию, но не у Погорелова. Проигнорировав странное предупреждение, он приготовился к абсолютно нестандартному ходу, звериным своим чутьем просчитав ближайшие ходы компании вагонных разбойников-кидал. Боковым зрением он заметил, как за стеклом дверей, на ближайших к ним местам напряглась «группа поддержки», готовая в любую секунду ворваться в тамбур и «засвидетельствовать» непристойные намерения их жертвы по отношению к девушке, а может и примитивно ограбить, спровоцировав драку. Жертвой, конечно, был опрометчиво выбран по виду несчастный наркоман, мечущийся всю поездку по вагонам. Наметанному глазу, правда, показалось, что наркомана хоть и ломает, но не из-за отсутствия денег на дозу, а по другим причинам. Как раз деньжата у него по всем признакам водились – одет неплохо, часы на руке «не хилые», задний карман брюк подозрительно топорщится, мобильник тренькнул разок где-то в куртке. Все члены шайки вероятнее всего были трезвые, оружия с собой никакого не имели на случай милицейского разбирательства, так что ребята в любом случае окажутся чисты. А куда подевалась пачка купюр из кармана одного из участников драки, кто потом разберёт в суматохе, когда честь девушки защищали совершенно незнакомые друг другу попутчики? Макс понимал, что попал в западню, в которой любое его активное действие или бездействие будет в равной степени использовано против него. Беспроигрышный сценарий отъёма денег. И в этой ситуации он сделал следующее.
Читать дальше