Дэвид Брин - Риф яркости

Сара покачала головой.

– Я могу понять, что движет остальными. Религия может стать сильным мотивом, если тебе кажется, что речь идет о спасении потомков. Но что ты получаешь от всего этого, Ульгор? Я знаю, что дело не в выгоде.

Узкую коническую голову расколола треугольная улыбка. Саре не нужен был реук, чтобы понять, что выражение сардоническое.

– А зачем исключать такие причины? Прибыль. Личная выгода.

Сара процитировала писание:

– Какая польза тебе в богатстве и вещах на две лиги ниже по Пути Избавления?

Ульгор негромко выдохнула-рассмеялась.

– Конечно, никакой. Но с другого копыта, статус героя может быть полезен в клане варваров. Я буду одним из великих вождей равнин, выше прославленной Ур-Чоун!

Но иронический насмешливый тон показывал, что Ульгор говорит несерьезно, и приободрившаяся Сара продолжала строить догадки.

Неожиданно она почувствовала усталость.

– Ты права, Ульгор.

– Ты так думаешь?

– Конечно. Неплохо поспать бы, пока еще возможно. Лудилыцица смотрела на нее, спиралью изогнув шею.

– Мне казалось, ты хочешь узнать… Сара прикрыла рукой зевок.

– Поверь, Ульгор, я очень жалею, что спросила об этом.

С этими словами она повернулась и легла под одеяло. Прити тут же устроилась рядом, потом зашипела на Ульгор, побуждая ее уйти. Сара слушала, как нервно стучат копыта городской изменницы. Ее словно отяготило презрение Сары.

Но Сара на самом деле чувствовала себя уставшей. Мышцы ныли от нескольких дней непривычного напряжения, болел и копчик от толчков жесткого кожаного седла. Был еще и эмоциональный элемент.

Мне поручили дело. Несколько дел. Но похоже, я не смогу выполнить даже одно.

Низкий повторяющийся гул, похожий на синхронное, пульсообразное сонное фырканье уров, заполнил павильон. Незнакомец дергал самые низкие струны дульцимера, но так осторожно и регулярно, что даже Ур-Качу не находила поводов для жалоб. Создавался усыпляющий ритм, напоминающий скорее не сердцебиение, и подъем и опускание грудных клеток спящих людей и уров.

Ариана считала, что у него выработаются новые способности, компенсирующие утраченное, думала Сара. Наверно, чувствительность к музыке – одна из этих способностей.

Перед рассветом, когда две группы повстанцев разбивали лагерь, Незнакомец играл для самцов-уров, которых на короткое время выпустили из тесных сумок жен, чтобы они могли размять ноги на свежем воздухе. Несколько самцов приглядывали за взрослеющими личинками – шестиногими и совсем без рук. Личинки почти готовы отправиться в прерии и самостоятельно бороться за жизнь.

Незнакомец двумя молоточками ударял по струнам, аккомпанируя своему пению. Пел он детские песни, которые сохранились в его поврежденной памяти. Сара даже узнала некоторые из них. Особенно подходящей казалась одна:

У меня был маленький муж, не больше моего пальца,

Я посадила его в куртку, и там он барабанил;

Я купила маленький платок, чтобы вытирать ему маленький нос,

И пару крошечных подвязок, чтобы держались

его маленькие штаны.

Он несколько раз повторил эту песню, и вскоре приободрившиеся самцы принялись отбивать ритм. Сара подумала, что если он застрянет на Джиджо и не сможет обучиться какой-нибудь профессии, то определенно найдет работу в одном из современных центров города Тарек, куда на день сдают детей.

Если, когда все закончится, у нас еще сохранятся такие роскошества.

Прити уселась перед Сарой. Негромко хихикая, маленькая шимпанзе разгладила полоску песка и принялась палочкой чертить фигуры – в основном выпуклые, параболоидные формы, которые вздымались, поворачивались и снова устремлялись вниз. Прити смеялась и показывала на них, словно приглашая разделить ее шутку. Но Сара не могла сосредоточиться. Усталость победила боль в ноющем теле и погрузила девушку в беспомощный сон.

Ей снился Урчачка, мир травы; его равнины бесконечно волнуются под горячими ветрами, выжигаются частыми пожарами или уничтожаются жгучими облаками сверкающей вулканической пыли. После каждой такой катастрофы равнины кажутся покрытыми пеплом смерти, но яркими вспышками уже поднимаются стебли и тянутся к небу так быстро, что их движение можно заметить терпеливым глазом.

В Урчачке вода редко задерживается на поверхности. Жизнь всасывает ее, запасает в сети огромных подземных резервуаров, раскинувшихся по всем континентам, или в многоцветных пузырчатых стручках, или в самих травяных стеблях. Траву, в свою очередь, поедают стада пасущихся животных, нервных трехрогих существ, которые раньше защищались этими рогами от опасностей, пока не оказались собранными в большие гурты. Теперь их защищают стражники, которые пострашней любого хищника.