Дэвид Брин - Риф яркости

Хотел бы я сказать, что увидел, что вызвало этот взрыв, но видимость мне закрывали сидящие впереди. К тому же мне изо всех сил приходилось бороться с инерцией рукоятки, которая собиралась продолжать вращаться в прежнем направлении, посылая колеса вперед. Я изо всех сил сжимал деревянный стержень, чувствуя, как что-то трещит в спине. Наконец мне удалось замедлить вращение, а потом и совсем его прекратить. Но несмотря на все усилия, я никак не мог заставить колеса вращаться в противоположном направлении.

– У нас крен! – объявила Гек. – Наклон вперед и направо.

– Я ее не видел! – кричал Клешня. – Мы поднимались на небольшую возвышенность, и тут она появилась, словно ниоткуда, клянусь!

Теперь я тоже почувствовал наклон. “Мечта” явно наклонилась вперед, вопреки всем усилиям Гек, которая лихорадочно перемещала балласт. Лучи словно метались в темноте впереди, показывая зияющую пустоту на том месте, где только что была мягко поднимающаяся равнина.

Наконец мне удалось заставить ручку вращаться назад, но торжество победы оказалось кратким. Один из магнитных зажимов, – прикрепленных, мне кажется, к колесу покойной тетки Гек, – разжался. Колесо глубоко погрузилось в грязь, и нас повело в сторону.

Луч прошелся по краю пропасти, над которой мы раскачивались. Очевидно, то, что мы приняли за дно Трещины, было лишь шельфом на краю настоящей впадины. Теперь впереди зиял подлинный разрез, готовый поглотить нас, как поглотил множество другого, того, что больше никогда не станет участвовать в делах там, где ярко сверкают звезды.

Так много мертвого, и мы готовы к нему присоединиться.

– Сбросить балласт? – лихорадочно спросила Гек. – Я могу его отрезать. Потяните сигнальную веревку, чтобы Зиз раздулся. Я могу это сделать! Сделать?

Я протянул руку и мягко погладил два ее стебелька. Успокаивал, как научился делать за эти годы. То, что она предлагает, не имеет смысла. Тяжесть стального троса, который мы протащили за собой, гораздо больше нескольких кирпичей, подвешенных к днищу “Мечты Вуфона”. Если бы можно было перерезать и трос, мы, вероятно, всплыли бы. Но что помешает запутаться и порваться воздушному шлангу, когда мы будем вращаться? И даже если шланг чудесным образом уцелеет, нас вынесет наверх, как снаряд в “Первых людях на Луне” Жюль Верна. Даже Клешня, вероятно, умрет от кессонной болезни.

Ур– ронн, более практичная перед лицом смерти, посылала искры-разряды, призывая Уриэль немедленно вытащить нас. Хорошая мысль. Но сколько времени понадобится наверху, чтобы вытравить слабину? И как это можно сделать без риска затянуть воздушный шланг? Насколько далеко мы упадем, прежде чем испытаем резкий рывок от двух сил, направленных в противоположные стороны? Сейчас мы наконец узнаем, насколько прочно мы соорудили “Мечту”.

Я беспомощно чувствовал, как колеса теряют контакт с грязным шельфом, наша маленькая храбрая лодка скользнула через край и начала долгое медленное падение в темноту.

Думаю, это отличное место для конца главы, когда герои падают в черные глубины. Очень хорошее, правдивое и захватывающее окончание.

Вернется ли экипаж домой?

Уцелеют ли герои?

Да, прекрасное место для остановки. Больше того, я устал и у меня болит все тело. Мне нужна помощь, так что, пожалуй, доберусь до ведра в углу и попробую облегчиться.

Но я здесь не остановлюсь. Я знаю место получше, немного дальше в потоке времени, когда “Мечта Вуфона” медленно опускалась, а мы смотрели, как луч освещает вертикальную стену утеса. Она поднимается, как стена бездонной могилы. Нашей могилы.

Мы сбросили половину балласта, что замедлило наше падение, но тут “Мечту” подхватило течение и потащило нас быстрей. Мы сбросили остаток балласта, но знали, что наш единственный шанс – правильная реакция Уриэль и еще сотня других обстоятельств, которые все сработают в нашу пользу – хотя на это нет никакой надежды.

Каждый из нас по-своему свыкался с мыслью о смерти, в одиночку ожидая конца своей личной драмы.

Мне не хватало родителей. Я горевал вместе с ними, потому что для них моя гибель гораздо тяжелее, чем для меня самого. Мне не придется долгие годы делить их горе из-за моей глупой страсти к приключениям. Я гладил Хуфу, Ур-ронн распевала печальную песнь равнин, а Гек свела вместе все четыре глаза. Думаю, она смотрела внутрь, на свою жизнь.

Потом, словно ниоткуда, Клешня выкрикнул одно слово, которое еще усилило наш страх. Слово, которое мы слышали из его щелей множество раз, но так – никогда. С таким страхом и удивлением.