Надежда Максимова - Точный удар

В клетке было чисто, но пахло чем-то кислым с оттенком аммиака. Видимо предыдущие задержанные неоднократно справляли здесь разнообразные физиологические нужды, а регулярные чистки не способны были вытравить запах.

Впрочем, ехали мы быстро, аромат не был слишком силен, и я отвлекся, глядя в окно, на проплывающие мимо улицы. Через какое-то время я сообразил, что мы едем не к месту моей прописки. И не в полицейское управление.

– Простите, а куда… – начал я, но тут сообразил и закрыл рот.

Мы свернули с главной магистрали в сторону моря и подъехали к той халупке, которую я по рекомендации Амада снял для конспиративных встреч. Сейчас, в свете дня она выглядела мрачновато и дико, как заброшенное гнездо контрабандистов. Такие, знаете, потемневшие от времени стены, крыша кое-где поросшая мхом, покосившееся крыльцо, хлипкий навес над запущенной террасой… А вокруг старый сад из полузасохших крючковатых деревьев, и в десяти метрах за задней стеной скальный обрыв. Внизу шумело море.

– Ну, – сказал старший полицейский, выбираясь из машины и открывая мне дверцу. – Показывайте, где спрятали труп.

– Простите, что?

– Труп, говорю, куда дел?

Второй полицейский тоже приблизился и демонстративно извлек резиновую дубинку, которая до этой минуты мирно лежала на торпеде.

Я понял, что происходит. Видимо вчера, когда я волоком тащил в этот адрес мертвецки пьяное тело «великого художника», кто-то из соседей наблюдал за процессом и своевременно просигнализировал. Теперь оставалось только молиться, чтобы Рембрандт не умер с перепою (все-таки человек не первой молодости) и встретил нас похмельным, но живым.

– Пойдемте, – сказал я как можно более покладисто, – я все покажу.

Мы прошли по деревянным мосткам, ведущим к главному входу. Доски подавались под ногами и поскрипывали.

Дверь оказалась открыта, и мы беспрепятственно проникли в главную комнату. А там…

Действительность превзошла ожидания!

За столом, щедро уставленном закусками и целой батареей пустых бутылок, в позе рубенсовского Вакха восседал наш «покойник».

– А, полиция! – вскричал он, делая широкий жест вилкой с насаженным куском селедки. – Пива принесли?

Представители органов отреагировали ожидаемо. Они так решительно двинулись вперед, что казалось еще секунда, и главе застолья придется худо. Но в последний момент в события вмешался плюгавый мужичок, до того скромно притулившийся в уголке.

– Простите, я ошибся, – сказал он, привставая.

– В смысле «ошибся»? – первый полицейский резко притормозил и уперся взглядом в плюгавого.

– Это я вам звонил, – робко пояснил тот. – Увидел ночью, как новый квартиросъемщик, – (тут он осторожно показал на меня), – тащит безжизненное тело… Ну и подумал.

– А проверить сначала?

– Ночью побоялся. А утром пришел… – мужичок сделал жест в сторону Рембрандта, который в этот момент сосредоточенно рылся в пепельнице, выбирая окурок подлиннее. – И вот. Живой.

– А это точно то тело? – усомнился второй полицейский.

– Точно. Дом-то пустовал. Никого больше не было.

Старший наряда помолчал, соображая. Потом приказал подчиненному:

– Присмотри здесь. Мы прогуляемся.

Он дернул меня за руку и принудил выйти из дома.

Мы сделали с десяток шагов по направлению к обрыву, и я загрустил. «Ну, Амад, ну, удружил!». Местечко было самое, что ни на есть зловещее. Со стороны моря домик наш смотрелся как ласточкино гнездо, прилепившееся к скале. И я бы не удивился, если бы глянув с вершины утеса вниз, полицейский обнаружил бы вдоль полосы прибоя добрый десяток расчлененных трупов. Больно уж удобно было их туда сбрасывать.

К счастью, когда мы добрались до ничем не огражденного края скального выступа, оказалось, что пустынный берег под нами совершенно не изгажен присутствием человека и не хранит следов преступлений.

Но зрелище, открывшееся перед нами, огромный простор моря и неба… Это завораживало.

– Блестело море, всё в ярком свете, – взревел позади знакомый рембрандтовский бас.

Мы оглянулись и обнаружили, что похмельный мастер кисти решил продолжить банкет на природе.

– И грозно волны о берег бились, – вещал он, дирижируя початой бутылкой пива. – Дрожали скалы от их ударов. Дрожало небо от грозной песни!

Старший полицейского наряда сморщился, как от зубной боли, извлек из кармана обширный носовой платок и смачно высморкался. Затем, поймав паузу в поэтических воплях, спросил:

– Вы наняли дом, и в первый же вечер привезли сюда это. – (Он тычком пальца обозначил предмет своего интереса). – Зачем? Вы – мазохист?