Рэй Брэдбери - Мы — плотники незримого собора (сборник)

Она мысленно прокричала:

– Элен! Элен! Отныне… отныне… ты будешь заботиться о Ричарде вместо меня! Присмотри за ним ради меня! Позаботься о Ричарде!..

– Подлодка по правому борту!

– Приготовить глубинные бомбы!

– Четыре торпедных следа! Все мимо!

– Вон еще одна! На этот раз прицел точный, Джемсон! Следите за ней!

Для тех кто стоял на мостике, это были последние минуты перед отправкой в ад. Ричард Джемсон, стиснув зубы, закричал:

– Руль на борт!

Но что толку.

Торпеда приближалась, не разбирая дороги. Она ударит в борт по миделю! Джемсон побледнел и что-то пробормотал себе под нос, схватившись за поручень.

Торпеда так и не попала в эсминец.

Она взорвалась в сотне футов от корпуса корабля. Чертыхаясь, Джемсон рухнул на палубу и замер в ожидании. Встал, шатаясь, на ноги с помощью своего младшего офицера.

– Еще бы чуть-чуть, сэр!

– Что случилось?

– Мы были у них точно на прицеле, сэр. Наверное, торпеда попалась неисправная. Она взорвалась, не дойдя до цели. Ударилась в подтопленное бревно, а может, во что-то другое.

Джемсон стоял, и по его лицу струилась соль.

– Мне показалось, я что-то видел. Перед самым взрывом. Напоминало… бревно. Да. Именно. Бревно.

– Повезло же нам, сэр!

– Да уж. Чертовски повезло!

– Глубинные бомбы к бою!

Сбросили глубинные бомбы. Мгновенья спустя океанскую воду разорвал подводный взрыв. Запузырилось масло и окрасило волны вперемешку с обломками.

– Прищучили подлодку, – сказал кто-то.

– Да. А она чуть не прищучила нас!

Эсминец бежал по волновым каналам, подгоняемый ветром под темнеющими небесами.

– Полный вперед!

Пока конвой шел в сумерках, океан мирно спал. В густо-зеленой тишине пучины ничто не шевелилось, разве что какие-то создания, которых можно было принять за косяк серебристых рыбок в глубине, под тем самым местом, которое миновал конвой. Бледные создания дергались, отсвечивая белизной, и таинственно, безмолвно уплывали в зеленую немоту подводных долин…

Океан снова погрузился в сон.

1943

Транспорт был загружен и готовился к отплытию в полночь. По трапу шаркали ноги. Отовсюду раздавалось пение. Многие молча прощались с Нью-Йоркской гаванью. При свете погрузочных огней поблескивали знаки различия.

Джонни Квайру не было боязно. Его руки в хаки дрожали от состояния взвинченности и неопределенности, а не от страха. Он держался за перила и думал. Погруженный в раздумья, он словно замкнулся между светлыми створками раковины и отгородился от корабельного шума и гомона солдат. Он думал о днях минувших.

Всего несколько лет назад…

Дни проходили в зеленом парке, у ручья, под тенистыми дубами и вязами, на скамейках с посеревшими сиденьями и пестрыми цветами. Отроки, и он в том числе, скатывались с крутых склонов мальчишечьей лавиной, кубарем, с гиканьем и гоготом.

Иногда они обстругивали куски дерева, прилаживали к ним бельевые прищепки вместо спусковых механизмов для натягивания резиновых колец, служивших боеприпасами, и пуляли ими сквозь летний воздух. А бывало, они вооружались пистолетами, которые стреляли пистонами, и, целясь, бабахали из них друг в друга. Но пистоны большинству были не по карману, и приходилось наводить грошовые револьверчики и вопить:

– Бах! Ты убит!

– Бах-бах! Попал!

Но все было не так уж просто. Вспыхивали споры – быстрые жаркие, короткие – и через минуту гасли.

– Бах! В точку!

– Еще чего! Промахнулся на милю. Бум! А я попал!

– Ты тоже промазал! Ты не мог в меня попасть. Я же тебя подстрелил. Ты убит. Как ты мог в меня выстрелить?!

– Я уже сказал, ты промазал. А я увернулся.

– От пули не увернешься. Я целился прямо в тебя.

– Все равно я увернулся.

– Черта с два. Ты всегда так говоришь, Джонни. Так нечестно. Ты убит. Падай!

– А я сержант… Я не могу умереть.

– А я старше сержанта. Я капитан.

– Если ты капитан, то я генерал!

– А я генерал-майор!

– Я так не играю. Ты мухлюешь.

Вечный спор за верховенство. Расквашенные носы, дразнилки, обещания возмездия, мол, «все папе расскажу». И все это – неотъемлемая часть жизни дикого необузданного жеребенка одиннадцати годков от роду с искривленными зубами и без удил весь июнь, июль и август.

И только к осени родители приезжали за тобой и прочими огненными жеребчиками, чтобы стреноживать и клеймить за ушами мылом с водою и ставить в стойло с краснокирпичными стенами и ржавым колоколом на башенке…