Геннадий Прашкевич - Земля навылет[litres]

Братья… Предел знания… Большой разум… Путь терпения… Раздвинутая решетка…

Гламурная кисо («…ты ведь уже бросил на Земле девушку…») долгое время целовалась с закрытым ртом, но потом многому научилась. («…Эдем — это недалеко, если хорошенько в себе покопаться…») Мысли в моей голове смешались. До меня дошло, наконец, что вся моя предыдущая жизнь была лишь прелюдией, чудовищно долгой прелюдией к этому вот узкому заливчику, каким-то образом занявшему килевую часть «Уззы», к звездному провалу под нами, к переодевающейся женщине, к оскорбленному фламинго на мостике…

Я был полон самых странных подозрений…

На Земле гламурные кисо проводят жизнь среди цветов, ковриков, затканных веселыми котятами, среди чудесных шелковых сердечек, крылатых ангелочков, ручных зверей, картин, написанных светящимися ночными красками, а здесь…

Сюда, наверное, и мыши не забегают…

Голое плечо Вероники отливало оранжевым ровным цветом. Не знаю почему, но я решил, что это естественный цвет её кожи. А крошечное тату еще раз мелькнуло и исчезло под коротким китайским халатиком. Возможно, он был подарен Веронике господином У. Почему нет? Сейчас, решил я, она заговорит о бездне — уж слишком страшно выглядели притягивающие мой взгляд пылающие звездные провалы…

Где-то вдалеке (так показалось) взвыли сирены.

Грохоча башмаками (тоже вдалеке), разбегались по постам аварийные команды.

А может, подумал я, прислушиваясь к жуткому всё нарастающему вою сирен метеоритной опасности, мы правда не получали никакого Послания? Может, всё это придумано, всё это инсценировано какими-то людьми, тем же доктором Голдовски или господином У, решившими, наконец, растолкать жирное, засыпающее человечество?

Сирены выли уже на всех уровнях корабля.

Может, кто-то действительно вздернул человечество под уздцы над пропастью?

И теперь, включенные в тайный заговор, мы попросту кружимся где-нибудь на орбите Плутона, надежно укрытые в его тени? И нет никакой цели, кроме как привести в ярость человеческий муравейник?

«Узза» содрогнулась от чудовищного удара.

Спокойствие цивилизации достигается неординарными мерами.

Меня бросило на камни, боль пронзила руку. Вода залива всколыхнулась, отражение мостика и розового фламинго размылось, но звездный провал оставался всё тем же — он манил, он засасывал. Какой величественный обман, успел подумать я. Придумать Чужих и через сеть многочисленных станций, разбросанных вокруг Земли, отправить Послание на Землю, создать нужную иллюзию, «расшифровать» чертежи, насильно повернуть человечество лицом к космосу!

Я медленно плыл над засасывающими провалами в вечность.

Я не спускал глаз с ксенопсихолога Вероники — счастливых глаз ничтожного карлика.

А она, завязав, наконец, чудесным бантиком пояс китайского халатика, подняла голову и, встряхнув своими золотистыми волосами, спросила:

«Почему вы так много обо мне думаете?»

Полная тьма.

Ничего в ней не было.

Даже меня в ней больше не было.

Только тьма и боль, которую ничем не прогнать.

С того мгновения, когда на нижней палубе взвыли первые аварийные сирены, прошла вечность. А может, несколько вечностей. Я никак не мог понять, как следует исчислять вечности. Два чудовищных удара, с интервалом в три минуты, до основания потрясли громаду «Уззы».

«Почему ты не принял место в лабораториях Заксена?»

Да потому что представить себе не мог, что тьма бывает такой враждебной.

Потому что никогда не догадывался, что никому уже не придется жить, как жили до Большого Взрыва.

«Аварийные зонды!»

Тьма стремительно отступала.

«Запуск!»

«Запуск!»

«Запуск!»

«Запуск!»

Я видел «Уззу» со стороны — гигантский, обожженный до синевы утюг.

Я видел «Уззу» извне — из глубочайшей невыразимой тьмы. Над «Уззой» недавно глумились страшные силы. Нижнюю палубу вывернуло, как железную розу, штопором закрутило килевой выступ. Из невидимых щелей выдувало сиреневые газовые хвосты, в них крутились бесформенные обломки. Пламя, как личинок, вылизывало людей из оплавленного железа, но шли, уже шли в огонь непоколебимые механические ублюдки стармеха Бековича и, рассеиваясь в пространстве, сиреневые газовые хвосты на глазах тускнели, снова погружая мир в потрясающую боль-тьму…

«Когда я шила, сидя у себя, принц Гамлет — в незастегнутом камзоле, без шляпы, в неподвязанных чулках, испачканных, спадающих до пяток, стуча коленями, бледней сорочки и с видом до того плачевным, словно…»