Коллектив авторов - Москва инноваций – 2050

– Насилу прошли, – они тяжело дышат.

– Почему? Что такое? – пугается тётя Соня.

Новоприбывшие смотрят на меня. А потом – на вереницы новых, чистеньких, уютных, истинно «московских» особнячков, кои так тщательно восстанавливали, по крупицам собирая чудом уцелевшие чертежи и планы.

– Душно тут у них, – тётя Нонна поправляет шарфик. – Душно, не продохнуть с новья этого…

– Да уж, – поддерживает сестру Ёлочка. – Со старыми домами лучше было! А теперь – еле дошли! Вот как теперь будем?

– А что же случилось? – я начинаю тревожиться.

– Да вот понаставили всего этого самого! – сердится тётя Нонна. – Новое, чистое, дышать просто нечем!

– Будет вам, сестрички, – отмахивается тётя Соня. – Прошли и ещё пройдём. Спасибо тебе, дорогой, – она оглядывается, встаёт. – Пойдёмте, до павильона дойдём?

Мы идём, все вчетвером. Голокубы мигают нам вслед, тёти всматриваются в них, я стараюсь пояснить. Кое-что, однако, они знают лучше меня…

– Мы ж сюда на каток зимой ходили, – говорит Ёлочка, поправляя шляпку. – Там ещё был такой молодой человек, в свитере с ромбом, ах!..

Остальные хохочут.

– Надо же! Ты и это помнишь?

– Как же не помнить?.. Ой, а это что?..

Мимо нас проезжает скутер. Медленно, непонятно как не падая. На скутере – девица с косичками, выкрашенными в ярко-малиновый цвет. Чёлка полыхает золотым. Девица очень внимательно смотрит на нас. Нехорошо так смотрит. Скутер её, украшенный всяческими жужжалками и свиристелками, почти останавливается. Над коммуникатором в ладошке – голограмма. Что-то вроде трёхмерной карты местности. Странно – заблудиться на Патриарших невозможно.

– Что вам, милочка? – своим самым сварливым голосом выдает тётя Нонна. – Что вы так на меня глядите? На мне, бесценная моя, узоров нет.

Я поспешно бросаюсь меж ними.

– Всё хорошо, – говорю я девице. – Всё в порядке. Не надо только приглядываться. Это, мадемуазель, неприлично, в конце концов!..

Девица ничего не отвечает, морщит лоб. Над ладошкой поворачивается схема – ага, ближайшие к Патриаршим дворы.

– Идёмте, – быстро говорю я.

В конце аллеи появляется дрон-мороженщик. Могут меняться века и эпохи, но московское мороженое пребудет всегда.

Мы идём всё быстрее, почти бежим. Ну, насколько я могу «почти бежать».

Девица отъехала на сколько-то метров, глядит нам вслед.

– Дорогой, – тётя Соня озабочена. – Дорогой, это не опасно?

Куб прямо перед нами показывает реконструкцию подворья патриарха Гермогена. Кресты на куполах.

– Жалко… Я мороженого хотела… – Ёлочка пытается задержаться у дрона с эскимо и пломбирами, но я немилосердно тащу их дальше. Вот послали ж небеса эту напасть в лице многоцветной девицы!

И да, жалко, очень. Пропавшего дня, разговоров, воспоминаний… Я опять буду один. Надолго. Очень. А всё из-за этой девчонки!..

Оборачиваюсь. Ну, конечно, тащится за нами, заподозрила что-то. Ни голокубы её не интересуют, ни мороженое, ни даже молодой человек на уницикле, тщетно пытающийся привлечь её внимание.

Сквозь тёплый августовский день словно тянет струйкой ледяного холода. Я смотрю на игрушечные особнячки вокруг зелени сквера, желтоватый цвет фасадов вкупе с белизной фронтонов и колонн.

Москва прекрасна, она всё вмещает в себя. Но некоторым тут, увы, приходится тесниться.

– Какая храбрая девочка, – поджимает губы тётя Нонна. – Дорогой, нельзя ли…

Они не знают в деталях, но чувствуют – что-то не так.

– Нам что, уже сворачивать? – огорчается тётя Соня. – Эх… Совсем не погуляли в этот раз…

– Мороженого не досталось, – угрюмо соглашается Ёлочка.

Я, как могу, тащу их за собой, в проход между домами, между коваными железными оградками и сверкающими начищенной медью крышами над входами в подвальчики, мимо вывесок, набранных старой орфографией (аутентичность так аутентичность!), мимо всех этих милых, родных примет моих Патриарших, откуда теперь приходится бежать со всех ног.

Кажется, улица опустела. Над прудом по-прежнему поднимается туман; мы одни – мы четверо и девушка на скутере. Кажется, отстала – фух, пронесло, всё-таки оказалась не дурой, поняла, что кое-куда лучше не соваться.

Тётя Соня начинает вдруг рассказывать, как они после войны возвращались в коммуналку, «а все окна побиты, а вся мебель вынесена»; тётя Нонна в ответ вспоминает, как пробирались из Новороссийска домой в Таганрог сквозь кольцо Красных войск после эвакуации Добровольческой армии в Крым осенью 1919-го, и я уже почти начинаю верить, что всё образуется, как эта проклятая девица влетает в проход за нами следом.