Юрий Греков - На кругах времен (Сборник)

Желтый свет кривобокой настольной лампы распихал тени по углам и улегся круглым расплывчатым пятном на щербатой столешнице. Человек, склонившийся над узким столом, поправил абажур — теня по углам колыхнулись и снова замерли, и, поставив последнюю точку, откинулся назад, придирчиво перечитал написанное и раздраженно нахмурился: «Каррамба, ногой теперь писать, что ли?» За долгие годы сочинительства он — дон Эдуардо Франсиско Адолфо Куртис — выучился писать левой рукой почти так же каллиграфически, как и правой. И именно это обстоятельство и раздражало его. Потому что вот уже добрых три десятка лет, начав еще в розовые гимназические времена, дон Эдуардо ежевечерне сочинял те самые опусы, которые и в просторечии и в уголовном кодексе называются анонимками. В отличие от знаменитого симпатичного мошенника Куртис упомянутый кодекс не чтил, но принимал всяческие меры, чтобы этого никто не заметил. И вот теперь он с огорчением убедился, что испытанный анонимщиками всех времен и народов способ вдруг подвел его. Поднеся к носу испачканную чернилами руку, он снова раздраженно выругался: «Порка путана, каррамба!» Чертыхнувшись еще раз, перечел написанное и несколько повеселел: дон Эдуардо Куртис (он же, согласно подписи, Гражданин) сообщал в полицию нравов, что директриса воскресной школы беспардонно и бесцеремонно вот уже вторую неделю щеголяет новым шиншилловым боа. А поскольку размер муниципального жалованья директрисы общеизвестен, спрашивается — как она на помянутое жалованье себе шиншилловые боа добывает? Чтобы полицейским недолго ломать голову, Гражданин советовал внимательно просмотреть картотеку желто-билетных дам, и на тот случай, если карточки мадам директрисы там не окажется, упущение это немедленно исправить.

Куртис аккуратно вложил листок в простой, без марки, конверт, надписал покорявее адрес и, лизнув крап, заклеил конверт. Сообщения свои дон Эдуардо посылал исключительно доплатными письмами: покупка марок в нужных ему количествах — прямой путь к разорению, которого он никак допустить не мог, так как не только не собирался разоряться, а совсем наоборот — хотел разбогатеть. Это было главной его целью, стремясь к которой он в последние тридцать лет перепробовал множество способов и об иных сегодня предпочел бы не вспоминать.

Решив бросить письмо завтра: не горит, пусть мадам директриса еще ночку поспит спокойно, — Куртис, блюдя здоровье, выпил запасенную с вечера бутылочку портикаллы и, по недолгом размышлении, вознамерился задать храповицкого, на что после столь многотрудного дня и особенно вечера имел полное право. Но тут он вспомнил, что еще не просмотрел купленный на почте свежий номер «Плейбоя». Потянувшись за журналом, почему-то завалившимся за кресло, Куртис скрипнул зубами и выругался: больно стрельнуло в колене. Виной тому был не внезапный приступ ревматизма или, скажем, аристократической подагры, хотя колено и давало о себе знать довольно часто. Если это случалось при клиенте, Куртис, морщась, небрежно пояснял: «В молодости я командовал ротой (или батальоном, или даже полком) Иностранного легиона. Шальная пуля в джунглях, куча операций — и вот, нет-нет да и напомнит…» Эта героическая версия очень Куртису нравилась, но тем не менее оставалась лишь версией, так как на деле все обстояло несколько иначе: четыре года назад Куртис некоторое время подвизался на севере страны в роли штрейкбрехера. Подробности ему вспоминать не хотелось, осталась только глубоко прятавшаяся мыслишка: хорошо еще, что только колено расшиб, когда пришлось, не разбирая дороги, удирать от пикета забастовщиков.

Обосновавшись с год назад на крайнем юге, почти у самого побережья Шелльского залива, в городке с несколько длинноватым названием Хасиенда-дель-Нигрос, он без особого труда устроился для начала клерком-делопроизводителем маклерской конторы по продаже недвижимости Бантке и К+. Устроиться ему помогли рекомендательные письма (почти подлинные, если не считать подписи, которую Куртис изобразил вполне квалифицированно). Хасиенда-дель-Нигрос некогда была процветающим центром черного товара на перевалочном пути из Африки, что и закрепилось в ее имени. Сейчас это был совсем захудалый городишко, где Куртис намеревался передохнуть перед новым рывком к заветной цели.

Куртис откинулся в кресле, поднял с пола журнал. И тут кто-то постучал в окно.

Куртис встрепенулся, но, решив, что почудилось, снова присел на краешек кресла. Но стук, уже настойчивее, повторился. Куртис, встревожено вглядываясь в заоконную темноту, осторожно, под стеной подобрался к окошку, гадая: кто? И в самом деле, как не ломать голову: ни друзей, ни просто знакомых, да еще таких, что в поздний час могли бы стучаться к нему в окно, у него не было.