Гарднер Дозуа - Божье око

Газетчики перепрыгивали через ограду, чтобы добраться до него. Его драма завершилась, он был отыгранным материалом. Они вынюхивали, выискивали, записывали - старались выяснить малейшие значимые детали истории, которую можно будет рассказывать у лагерных костров еще тысячу лет, показывать на театральных подмостках еще не открытых миров, раскручивать в еще неизобретенных средствах информации или, возможно, просто вспоминать в трудные минуты; пытались сотворить историю, которая будет иметь смысл для рода человеческого, когда тот уже перерастет свой родной мир, забудет свои корни, распространится, разовьется и изменится настолько, что это нельзя предсказать, что к этому нельзя подготовиться.

Они пытали Минотавра в течение долгих, жарких, изнурительных часов. Тело его друга начинало разлагаться, если только это не было обонятельной галлюцинацией, побочным действием его рассудка, говорящего телу, что в нем больше нет никакого смысла. Он ощущал головокружение и безнадежность, не мог выразить свою скорбь, не мог плакать, не мог кричать, прийти в ярость, отказаться отвечать на вопросы или просто уйти, пока они не закончили свое дело.

И потом в его ладонь скользнула прохладная ладошка и увлекла его прочь. Чей-то голосок произнес: «Пойдем домой, папа». И он пошел.

Ярроу кричала. Минотавр внезапно проснулся, вскочил на ноги и размахивал перед собой посохом, не зная, что делать.

- Ярроу! - позвал он.

- Нет! - злобно и испуганно взвизгнула девочка. Кто-то ударил ее по лицу так сильно, что она упала. Звук оплеухи эхом отразился от стен здания.

- Свиньи! - завопила она, уже лежа на земле.

Минотавр метнулся к ней, но кто-то подставил ему подножку, и он упал на дорогу, услышав хруст сломанного ребра, почувствовав, как из ноздри побежала струйка крови. И он услышал смех, смех безумиц. А еще он услышал поскрипывание кожаной упряжи, стрекот маленьких насосов, металлическое позвякивание сложного устройства.

Им не было имени, этим безумицам, хотя их порок не был редкостью. Они накачивали себя под завязку гормональными снадобьями, которые когда-то были исключительно инструментом в руках Владык, но они пользовались ими произвольно, без определенной цели. Возможно - Минотавр не представлял, да и его это не интересовало, - они наслаждались приливами силы и собственной значимости, богоподобным своеволием.

Он поднялся на ноги. Сумасшедшие - по их смеху он определил, что их было три, - не обратили на него внимания.

- Что вы делаете? - вскричал он. - Зачем вы это делаете?

Взявшись за руки, они плясали вокруг сжавшейся в комок девочки. Она дышала неглубоко, словно загипнотизированный зверек.

- Зачем? - переспросила одна из них. - Зачем ты спрашиваешь «зачем»?

И она закатилась судорожным хихиканьем.

- Мы все - лягушки! - захохотала другая.

Ярроу лежала тихо, напуганная не столько гиперадреналиновой силой этих женщин, сколько предложенной ей ролью жертвы. В воздухе ощущались еле уловимые следы гормонов, следы утечки из химических насосов.

- У нее интересные железы, - заметила третья. - Нам могут пригодиться их выделения.

Минотавр с ревом бросился вперед. Они вырвали у него из рук посох и сломали о его голову. Он тяжело ударился об алтарный камень и упал, чуть не потеряв сознание.

- Нам понадобится этот камень, - сказала безумная. Но он не пошевелился, и она добавила: - Что ж, подождем.

Но Минотавр снова заставил себя подняться и шагнул на камень. В нем происходили какие-то глубинные процессы, нечто выходившее за пределы его понимания. Химические ключи становились на место, восстанавливался баланс гормонов. Взявшееся неизвестно откуда красноречие наполнило ему голову.

- Граждане! - вскричал он.

Он слышал людей, припавших к окнам, собравшихся у дверей, наблюдавших и слушавших, впрочем, без особого интереса. Они не вмешались, чтобы спасти Ярроу. Владыки вмешались бы, а человечье сообщество еще сохранило привычку к их правлению.

- Пробудитесь! Вашу свободу крадут у вас! Вспугнутая ящерица пробежала по ступне Минотавра,

быстрая и легкая, как трепет. Слова изливались из него легко и свободно, и он слышал, как домовладельцы выпрямляются, подаются вперед, неуверенно ступают на мостовую.

- Никто больше не стоит над вами, - грохотал он. - Но я все еще вижу мертвые руки Владык на ваших плечах.

Это до Них дошло - Он ощутил запах их гнева. В горле у него пересохло, но он не мог позволить себе тратить время, чтобы откашляться. В голове он ощущал легкость, и прохладный ветерок шевелил его кудри. Он говорил, но к словам не прислушивался.