Алексей Ерошин: Либеральный Апокалипсис (сборник)

Посидев так некоторое время, он достал коммуникатор и набрал знакомый номер.

– Привет, Тимати, – внутренне усмехаясь, произнес Сергей Тимофеевич.

– Деда, ты? – недоверчиво переспросил тот.

– Ну да.

– Вау, ты – крут! Я своим уже давно пытаюсь в голову вбить, как меня называть надо, а они – тупят. А ты сразу врубился.

– Да, я такой, – скромно согласился Сергей Тимофеевич, – я чего звоню-то… Разбирался тут в ящиках, награды нашел. Прапрадеда твоего. И вот я подумал, а чего это они у меня валяются? Лучше я их тебе отдам. Так что, время будет – приезжай, заберешь.

– Награды? Круто! Это как «Гремми»? А за что он их получил?

– Ты приезжай – расскажу.

– Хорошо, завтра приеду. Ты их далеко не прячь.

Дав отбой, Сергей Тимофеевич некоторое время сидел, задумчиво глядя на ордена и медали своего отца. Какое будущее их ждет? Сможет ли он завтра так рассказать о них правнуку, что тот будет хранить их всю жизнь, гордиться именем деда, или… или загонит их каким-нибудь скупщикам и продолжит настаивать, чтобы все именовали его этим дебильным имечком Тимати? И надо ли было вообще заводить этот разговор? Ведь Ника права, и знание всего, что он завтра будет рассказывать правнуку, действительно может выйти ему боком. Так уж устроена современная жизнь…

А потом отодвинул награды в сторону и взял свой старенький планшетник. К завтрашнему разговору надо было хорошенько подготовиться. Он открыл текстовый редактор, задумался, а потом решительно набрал фразу, давно считающуюся едва ли не крамольной. «Мы, русские…»

Маленькое послесловие.

Уж не знаю, как оценят читатели мой рассказ – как набор банальностей или как пустое нагнетание страстей, но все дело в том, что в нем нет ни грамма фантастики. Все повороты сюжета так или иначе уже присутствуют в современной нам жизни. Эпизод с обвинением в фашизме вследствие употребления привычного ругательства мне рассказал экскурсовод, бывший наш эмигрант, уехавший в США после того, как он «отстоял Белый дом» в 1991 году. Правда, он рассказал это не с удивлением или возмущением, а с гордостью за свое чадо. Эпизод с политикой в области образования – прямая цитата из общения с женой одного из наших инженеров, которая семь лет прожила в Бельгии. Ее сын проучился в местной школе пять лет. Это тоже уже существующая практика Евросоюза. Ну, а насчет слова «русские» я некоторое время назад общался с одной весьма активной украинской поэтессой, которая убеждала меня, что употребление слова «русский» сильно оскорбляет иные народы, населяющие Российскую Федерацию. И что правильнее было бы говорить «россияне». Так что мой рассказ не фантастика, а всего лишь вариант нашего будущего, все необходимые элементы для формирования которого уже есть в нашей сегодняшней жизни. И, если оно вам нравится или, хотя бы, не вызывает протеста, оставляет равнодушным – оно наступит.

– Ну что, будем и дальше играть в молчанку? – спросил Мирошников, доставая из початой коробки «Казбека» новую папиросу.

Рядовой Кирюхин хмуро глядел исподлобья и ни в чем сознаваться не собирался.

– Не знаю, чего вы от меня хотите, товарищ младший лейтенант.

«Не так, не так бы с ним надо, – подумал Мирошников. – А дать бы кулаком по столу, чтобы карандаш в щепы, да рявкнуть по-медвежьи, чтобы в портках замокрело – тогда бы спесь-то подрастерял. А может, и нет. Полтора года на фронте, из них год на передовой, медаль «За боевые заслуги» – поди, кой-чего пострашней особотдела видал».

– Курить хочешь? – спросил он беззлобно.

– Не курю я, товарищ младший лейтенант, – устало напомнил Кирюхин.

– И правильно, – кивнул Мирошников. – Курево, говорят, жизнь укорачивает. А ты молодой, тебе бы жить и жить еще, верно? Кабы не эта бумажка.

Лейтенант продул бумажную гильзу, постучал ею по коробке, вытрясая остатки табачных крошек, старательно обмял папиросу гармошкой и, не торопясь, прикурил от «катюши»-коптилки.

– Это ведь я с тобой по-человечески, по-свойски говорю, понимаешь? – продолжил он. – Там… Там с тобой нянчиться не будут. Поэтому лучше, если ты мне, вот здесь, все и расскажешь.

– Я уже все вам рассказал, – ответил Кирюхин, – как в красноармейской книжке записано, так и есть, мне скрывать нечего. И товарищи соврать не дадут.

– Вот с товарищами-то у тебя и проблема, – перебил Мирошников, пустив сизую струю крепкого дыма в закопченный потолок блиндажа. – Вот что пишет, к примеру, рядовой пулеметной роты Кравченко, цитирую: «Вернувшись из госпиталя 12 сентября сего, 1942 года, встретил у полевой кухни своего старого товарища, рядового третьего взвода первой стрелковой роты Михаила Кирюхина, который совершенно меня не узнал, хотя до ранения мы с ним были очень дружны, поскольку призывались из одного села. Прошу на основании моих слов проверить этого товарища, который лицом есть вылитый мой земляк и боевой товарищ рядовой Кирюхин, а по существу совсем другой человек, и может статься, немецкий шпион-диверсант. С моих слов записано верно, число и подпись: рядовой Кравченко».