Амит Залуцкий - Трое в одном

— Высушивал, а потом оживлял? — переспросил Борис.

— Представь себе!

Борис скептически поджал губы. А Лена спросила:

— Но при чём здесь полковый лекарь — дед Александра Ивановича?

— А при том, что этот никому не известный врач предвосхитил идеи и Бахметьева, и Кравкова, и некоторых других более поздних исследователей. Илья Фёдорович научился сохранять жизнь тканей на неопределённо долгое время. Понятно, уважаемые слушатели?

— Не совсем, — ответил Борис.

— Ты дуб, — ласково сказал Асылбек и пояснил: — Полковой лекарь Илья Фёдорович Орлов научился сохранять отдельные органы и ткани в состоянии, напоминающем состояние анабиоза.

Юноша сделал внушительную паузу и сказал:

— А хотите посмотреть коллекцию, которая досталась в наследство Александру Ивановичу от его деда?

Лена молча кивнула. Асылбек заговорщически поднял палец:

— Только чур, моему старику об этом не говорить! Он не любит, когда я без спросу лезу в эти шкафы.

Он покосился на дверь, глянул на часы и, убедившись, что профессор придет ещё нескоро, осторожно открыл высокий дубовый шкаф.

— Вот, глядите!

Полки шкафа были уставлены стеклянными банками самых различных размеров. В узком высоком сосуде плавала в растворе отрезанная по локоть рука ребёнка. В широкой банке чуть покачивалась от толчка раскрытой дверки сердце. Самое обыкновенное человеческое сердце с аккуратно перерезанными кровеносными сосудами. А рядом стояла банка, в которой тускло поблескивали сероватые полушария головного мозга…

Асылбек осторожно поднял банку с сердцем и подал её Лене. Девушка робко взяла её и тихо спросила:

— Оно заспиртовано?

— В том-то и дело, что нет! — многозначительно сказал Асылбек. — Я же говорю, что этот полковой лекарь нашёл какой-то удивительный состав, который позволяет хранить все эти ткани в состоянии, напоминающем анабиоз.

Брови Лены удивлённо приподнялись:

— Но что это за состав?

Асылбек пожал плечами:

— Этого до сих пор никто не знает.

Он бережно взял банку с сердцем из рук Лены и поставил её на место.

— Илья Фёдорович был убит в Крымскую войну в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году. Все рукописи, над которыми он работал, погибли. Во всяком случае найти их не удалось.

— А как же коллекция?

— Коллекция хранилась у его жены, которая в то время жила где-то в Тамбовской губернии. Сын Ильи Фёдоровича меньше всего интересовался коллекцией. Да и внук его — Александр Иванович — только совсем недавно обратил внимание на странные свойства раствора, в который погружены эти ткани. Это уже случилось после того, как он ушёл на пенсию и переехал сюда.

— Неужели он ничего не подозревал раньше? — недоверчиво спросил Борис.

— Ничего! Александр Иванович ведь был тоже военным врачом. Это только последние годы он преподавал в Военно-медицинской академии. А до этого всегда был со своим полком, и коллекция хранилась у одного из его родственников, который медициной даже не интересовался. Только совсем недавно дедушка забрал коллекцию и переехал во Фрунзе. Тогда-то он и решил повторить опыт Кравкова. И знаете, что случилось?

Асылбек остановился и значительно посмотрел на своих друзей.

Лена тихо спросила:

— Что?

И Асылбек, понизив голос, таинственно сообщил:

— Пальцы, которые он взял в одной из этих банок, ожили. Когда дедушка пропустил по их кровеносным сосудам питательный раствор, ногти стали расти!

Глаза Лены широко раскрылись. И даже Борис казался ошеломлённым.

— Пальцы ожили через сто с лишним лет? — недоверчиво воскликнул он.

— Да, — коротко подтвердил Асылбек.

— Значит… Значит, все эти части человеческих тел не просто заспиртованы, но они… живы? — почему-то шёпотом спросила Лена.

Асылбек молча кивнул головой.

— И это сердце?

Асылбек снова кивнул.

Несколько секунд все молчали. Было слышно, как за тёмными окнами шумел ветер. Мягкий свет торшера слабо освещал большую, просторную комнату…

— Странно, — тихо сказал Борис. — Много лет назад какие-то неведомые нам люди жили, любили друг друга, ненавидели, боролись… Потом они погибли… Но вот эти части их тел живут до сих пор…

Лена широко открытыми глазами оглядела стеклянные банки и прижалась к Борису.

— Ты чего? — спросил он.

— Мне страшно, — шёпотом ответила девушка. — Кажется, они слышат наш разговор…

— Фу ты, глупая! — мягко сказал Борис, но ему почему-то тоже стало не по себе.

Он ласково обнял девушку и, повысив голос, с нарочитой бодростью проговорил: