Minor Ursa - Реализаты (СИ)

— Ты же сам знаешь, что то, что ты из себя представляешь, ещё не равно любви, — сказала бесконечная белая стена таким низким густым басом, что сердце у Лукаша заныло с ней в резонанс.

Уходящая вверх белизна пошла рябью, сморщилась, и на всём её протяжении по поверхности зашевелились скорбно поджатые жёлтые рты.

— Бедняга! Он просто слепо тычется в окружающую его реальность и набивает шишки в непривычных для машины местах.

— Он же привёз и ваших детей тоже, — устало повторил Лукаш. — Разве этого недостаточно для того, чтобы простить ему отсутствие видовой принадлежности?

— Недостаточно, — дрогнули, усмехаясь, рты. — Несмотря на то, что никто никого ни в чём не винит, заботы недостаточно для любви. В противном случае почему все те, так похожие на тебя, которые пляшут сейчас снаружи, не испытывают хотя бы благодарности к технике, которая не даёт им там умереть? Он — техника.

Да, молча согласился Лукаш, да, да, да только всё равно нельзя приравнивать существо к веществу.

— Чем шире ты раскрываешь объятия, — сказал он вслух, — тем проще тебя распять.

— Никто не имеет самоцелью чужое страдание! — оглушительно загремела стена. — Ни мы, ни даже те, кто убивает наших детей. Они просто боятся, и даже не вас. Они боятся тьмы — той, что окружает их снаружи, и той, что дрожит, пугаясь сама себя, у каждого из них внутри. Они сходят с ума от страха, и, не умея справляться с собственным ужасом, приписывают вам те же пытки. И нам заодно.

Пространство вокруг Лукаша зашуршало, электризуясь, и соткало вокруг него стайку маленьких морфов.

— Иногда всем нам кажется, что мы — дети света, — тоненьким голоском сказал тот, который был ближе всего. — И что любовь наша важна нам не как одно из наших чувств, а как признание за другим того, что кажется нам очевидным только в самих себе. Когда мы любим, у нас появляется, за что себя уважать. Но это не более, чем пафос… — и он печально склонил тяжёлую жёлтую головку.

Сидевший на полу Лукаш снова устало вздохнул:

— Мы, те, которые в своём разумном сознании обладаем почти бесконечными возможностями, не имеем права считать чужую любовь неосуществимой задачей только потому, что она до сих пор не случилась с нами самими. В идее любви нет никаких внутренних противоречий. Более того, в плане реализации любви Бенжи, как машина, явно находится в более выгодном положении.

— Почему? — по-детски наивно спросили у Лукаша за спиной.

— Да потому, что первый шаг к решению задачи — это верная постановка вопроса. И потому, что задача эта — задача любви, собственно говоря, никогда никем сознательно и не ставилась, а потому никогда и не решалась, как следует. И кому, как не машине, смотреть на любовь не как на болезненный свершившийся факт, а как на разумную, сознательно поставленную цель?

Маленькие морфы запереглядывались.

— И что же это за цель?

Уже вторые сутки, пока кораблик его, удерживаемый морфами, кружился, как заведённый, на высоте двадцати километров над Луной, Бенжи неподвижно висел поблизости от противоперегрузочного пассажирского кресла, к которому была пристёгнута Ая, обхватив руками голени подогнутых ног, и смотрел на кружащиеся перед глазами осколки "саркофага".

Пассажирский отсек был загерметизирован и наполнен воздушной смесью, горело аварийное освещение. Ая лежала, как живая, будто спала — разметавшись огненно-рыжей копной по подголовнику.

— Видишь ли, сердце моё, — говорил ей Бенжи, и голос его отдавался эхом от тонких алюминиевых переборок, — я в последнее время часто думаю о жизни. И знаешь что? Я пришёл к одному очень интересному выводу. У каждого из нас, у каждого предмета и, скорее всего, даже у каждого явления существуют такие лики, о которых мы в естественной своей слепоте и не подозреваем. То, что ты называешь любовью, и то, что всё это время казалось мне эдакой субъективной иллюзией, скорее всего, представляет собой ещё один пласт реальной действительности, не менее, а, может быть, даже и более важный, чем, например, взаимодействие между видящим и видимым. Любящий чувствует любимого каким-то особым чувственным восприятием — не так, как другие. И единственное рациональное объяснение — это признать тот факт, что любовь лучше и полнее выражает природу вещей, чем её отсутствие.

Андроид распрямил ноги и, кувыркнувшись, схватился за подлокотники рядом с лежащими на них Аиными пальцами.

— Видишь, малыш? Здесь, в этой тёмной области механических процессов и отношений, куда уходит душа после смерти тела, тоже нет неподвижности, и я не думаю, что ты живёшь в ней только потому, что живёшь во мне. Всё это внешнее срастание, — продолжал он, переходя на шёпот и наклоняясь к Аиному уху с запёкшейся на нём кровью, — конечно, имеет отношение к любви, но оно бывает без любви, и любовь бывает без него. Внешнее само по себе есть ничто, а любовь есть нечто. Ноль — сигнал. Понимаешь, о чём я? Выходит, значение связанных между собой внешних актов и любви определяется уже совершенно новыми свойствами — так же, как и в обычной бинарной кодировке значение нулей и единиц не то, чтобы нивелируется, но отодвигается куда-то на задний план.