Геннадий Прашкевич - Костры миров (сборник)

— Ничего, — подбадривал я Сказкина. — Скоро выйдем на каменный склон, пойдем вдоль берега. Там ходить легче. Пару часов туда, пару обратно, к пяти, точно, вернемся.

— Да ну, к пяти! — не верил Сказкин. — Мы еще на гребень не поднялись.

— Тушенку взял? — отвлекал я Сказкина от мрачных мыслей.

— Зачем, начальник? Сам говоришь, к пяти вернемся.

— А фал капроновый?

— Зачем, начальник?.. — начал Сказкин, но осекся на полуслове.

Прямо перед нами, вверх по растрескавшимся, грозящим в любой момент обрушиться каменным глыбам, в диком испуге промчался, косолапя и даже подвывая, довольно крупный медведь-муравьятник. Перед Тем как исчезнуть в зарослях бамбуков, он на мгновение приостановился и перепуганно подмигнул нам сразу обоими глазками.

— Что это с ним?

— А ты посмотри! Ты посмотри, начальник!

Я обернулся к воде.

На сырой гальке, грязной от пены набегающего наката, на растревоженной, взрытой недавней борьбой сырой гальке, здесь и там валялись останки порванного на куски сивуча. Судя по белесым шрамам, украшавшим когда-то шкуру зверя, это был не какой-то там сосунок, а нормальный, видавший виды взрослый секач, с которым, как с коровой Агафона, не стал бы связываться никакой медведь-муравьятник.

— Начальник… — почему-то шепотом позвал Сказкин.

Не слушая его, я бросил рюкзак на камни и сделал несколько шагов к месту побоища.

— Не ходи, не ходи к воде!

— Почему, черт побери?

— Ты же видишь!

Плюнув в сторону Сказкина, я забрался на каменистый мысок и наклонился над взбаламученной водой.

Правда… ничего особенного я не увидел.

Какие-то мутноватые пленки, отблески, смутные водоросли, посеребренные пузырьками воздуха… Что-то вроде шевельнулось там в глубине… Что-то неясное… Смысла нет определять такое словами…

Я отпрянул.

Наверное, обломки судна, подумал я.

— Начальник, — издали умолял Сказкин. — Вернись. Не надо ходить к воде, начальник, не надо. Я точно, клянусь, видел рыбу. Большую. Точно видел, не вру!

Глаза у Сказкина отдавали легким безумием.

От его шепота, от смутных кружащих голову бездн, от странных отблесков в водной бездне спину мне тронул дикий холодок.

— Идем, начальник!

Пусто.

Тревожно.

Вверх не вниз, сердце не выскочит.

Отдышались мы уже на плече кальдеры. Ловили запаленными ртами воздух, старались не глядеть друг на друга. Если Серп и правда видел несколько дней назад большую рыбу, на гребень кальдеры за нами она все равно не полезла бы. Чего, правда, испугались?

И все же…

Сивуч!

Не какая-то там дворняга, а опытный секач! Кто его так?

Осмотревшись, Сказкин пришел в себя.

— Смотри, начальник, — сказал он мне, — вот я весь нервный стал, а все равно красиво.

Он имел в виду пейзаж, представший перед нами.

Гигантские вертикальные каменные клешни мысов почти смыкались на островке Камень-Лев, одиноко торчащем в узком проливе. Островок действительно походил на гривастого льва. Это сходство так потрясло Сказки на, что он окончательно пришел в себя:

— К пяти вернемся, скажу Агафону — козел! Жизнь прожил, козел, а красивых видов не видел!

Осуждающе покачивая головой, Сказкин сел в сухую траву и перемотал портянки. Покатые плечи Серпа Ивановича быстро двигались, — как слабые чешущиеся задатки будущих крыльев. К Львиной Пасти, налюбовавшись ею, Сказкин теперь сидел спиной. К пейзажу, каким бы он ни был впечатляющим, Серп Иванович уже привык. Кальдера Львиная Пасть его больше не интересовала. Из-под приставленной к низкому лбу ладони Серп Иванович высматривал вдали домик Агафона Мальцева.

— Сидит сейчас, гад, чаи гоняет, а на участке, ему вверенном, крупное зверье давят, как клопов. Непорядок!

Он сплюнул и придирчиво глянул на меня:

— У нас, в Бубенчиково, кот жил: шерсть стопроцентная, драчлив, как три пьяных грека, кормить его — собаку бы перерос. Так и он все больше по мышкам, по птичкам, ну там курочку задерет. Но не сивуча, начальник! Никогда бы он не стал кидаться на сивуча!

— Да ну, — сказал я. — Ты хвастался, что зрение у тебя телескопическое. Вон там… Взгляни… Видишь?.. На той стороне кальдеры… Там что-то лежит?..

— Рыба! — завопил Сказкин, вскакивая.

— Какая, к черту, рыба? Чего это она на берегу? Да и не бывает на свете таких рыб.

Я не верил собственным глазам. В это невозможно было поверить!

— Да рыба это! — надрывался Серп Иванович.

— А чего же лежит на берегу?

— А я знаю?

Он опять приложил ладонь ко лбу: