Екатерина Белецкая - Ловушка для Сэфес

…Чай действительно оказался горячим, и чашку пришлось отставить – пусть немного остынет. Постепенно он приходил в норму. Зубы перестали стучать, руки согрелись. Рауль помог ему перебраться на диван.

– Ну вот и всё, – сказал Пятый минут через десять. – Теперь точно – всё. Не могу сказать, что я в восторге, но…

Анжи долго смотрела на Пятого. Смотрела все это время то на него, то на Рауля. Молча. Откуда-то пришла неколебимая уверенность, что Рауль сейчас испытывает то же, что она. Желание подойти к этому худому, седому, странному. Обнять за плечи и прижать к себе. Нет, в этом импульсе не было ничего эротического. Упаси Господи. Просто.

Ну да. Жалко. Что же это за совесть такая больная у Сэфес, что за закон, зачем им каждый раз так мучаться? Какой в этом смысл? Чтобы Сэфес оставались людьми, понимали боль человеческую? Не забывали?

А зачем?

Ну да, будет красиво. Верховные, блин, стабилизаторы вселенной. Тьфу, слово-то какое. Стабилизатор-трансформатор…

Сэфес должны выполнять свою задачу. Эти самоиздевательства, эти доходящие до мазохизма муки совести, от которых корежится тело – от этого что, Сэфес станут лучше делать свою работу? Сомнительно. Скорее уж, хуже. Или только 785-ый так сходит с ума? Они и в самом деле уникальны, ни у кого из экипажей нет схожей истории.

Анжи поймала взгляд Рауля, он смотрел на нее и, кажется, ждал. И просил – шевельнулось внутри, осторожное прикосновение мысли – просьба. «Давай, за меня… сделай».

Пятый полулежал, опираясь на подушку, смотрел куда-то мимо, в ночное окно.

Анжи подошла к нему и села рядом. Обняла – Пятый от неожиданности не успел воспротивиться – и прислонилась лбом к его плечу. Черные волосы почему-то пахли мылом. Пятый вздрогнул.

– Лучше бы ты мне врезала чем-нибудь, – пробормотал он. – Тяжелым. И посильнее.

– Пятый, что ты сделал? – спросила Кет.

Он задумался. Оглядел присутствующих полувопросительным взглядом. Все ждали.

– Отвел ее домой, – с трудом ответил он.

Анжи отодвинулась от него, в глазах ее тоже появился вопрос.

– Как – домой? – недоуменно спросил Клео.

– Она… когда была маленькой, отец ей рассказывал одну и ту же сказку, небогатая у него, признаться, была фантазия. Про то, что когда-нибудь они разбогатеют и уедут жить за город. У них будет свой домик на холме, под деревьями, а внизу будет речка, и они каждый день будут ходить гулять, и она подружится с другими детьми. Ее обижали в детстве, аутсайдер, классический омега в группе. И у нее будет своя комната на втором этаже, и в окно по утрам будут петь птички. Смешно?

Рауль отрицательно покачал головой. Кет нахмурилась. Пятый кивнул и продолжил.

– У нее была… нитка, на которую она нанизывала бусинки и камушки. Вот это уже совсем не смешно, но всё, что было в этот раз – из-за этой ниточки. Когда произошла реакция Блэки, Керр была вне Сети, а ее заветная ниточка лежала дома, в ее комнате. Забрать нитку стало нельзя. И она сошла с ума.

Все потрясенно молчали.

– Она не просто шла домой и плевать ей было и на детей, и на кварту. Она шла за одним единственным предметом. Когда дошла, на какие-то минуты к ней вернулся разум. И они позволила мне сделать то, что должно было сделать.

– А сейчас… – начала Кет, но Пятый отрицательно покачал головой.

– Нет. Сейчас она получила именно то, к чему стремилась подсознательно всю жизнь – тот самый домик на холме, папу, речку, деревья и птиц. И свою долгожданную ниточку. – Пятый тяжело вздохнул. – В обмен на всю память, которая у нее была раньше. Вечное детство. И невозможность стать несчастной снова. Я-мы-я думали о подобном, но не были уверены – всё это время.

Он говорил обыденно, голос его был глух и невыразителен, порой в нем сквозила обреченная смертельная усталость. Лин, скрестив руки на груди, стоял у окна и кивал в такт словам.

– Да, – подтвердил он, когда Пятый замолчал. – Я-мы-я догадывались, но не знали. Единственное, что мне не понравилось – то, что ты пошел на наказание, не предупредив меня, и не взяв с собой. Не делай так больше.

– Прости, – попросил Пятый. – Я просто не хотел, чтобы тебе было больно. И вот еще что. Чуть не забыл.

Голос его стал совсем тихим, едва слышным.

– По лесу, за излучиной, бежит ручеек, маленький лесной ручеек. Там, где он впадает в реку, стоит сторожка. Заброшенная, из красного кирпича. Девочки любят играть возле этого ручья, а в дождь – прятаться под ветхой крышей сторожки и рассказывать друг другу сказки. Я не знаю, зачем я это сделал.