Ирина Качалова - И даже камень говорит...

В этот час уже утихла многоголосица, недавно в полную силу звучавшая на площади, в глубине которой возвышался памятник Поэту. Всласть набегавшись, разбрелись по домам ребятишки. Исчезли гуляющие пары: туман, опустившийся на город, прогнал их. Теперь только редкий запоздалый прохожий торопливо проходил по каменным плиткам, оставляя отголосок гулких шагов, и снова воцарялось безмолвие.

Когда совсем стемнело, ожили, загорелись фонари. Свет их полегоньку рассеял туманное одеяние, скрывавшее памятник. И вот из глубины гранитной глыбы раздался голос. Был он тише дуновения ветра. Только фонари и подстриженные елки, темным полукружьем обступившие памятник, могли расслышать его.

Давным-давно это было. Я родился в горах. Привольно текла моя жизнь. Надо мной было небо и неустанно совершающее свой путь солнце. Оно бывало то дружелюбным, спокойно-лучистым, то мглистым и далеким. А порою оно беспощадно заливало меня жгучими лучами. Но когда дело доходило до морозов, я страдал еще больше. Я ждал их после отлета последних птиц. И тогда уже начинал исподволь сжиматься. Но все равно удары мороза заставали меня врасплох. Замороженный, я почти полностью терял способность чувствовать. Начинал падать снег. Он шел сначала медленно, словно танцуя, потом валил неразборчиво, густо. Слабые частые прикосновения снежных хлопьев приносили облегчение. Скоро я оказывался укутанным снежной перинкой.

Когда приходило время снегу таять, тоненькие голубые струйки сбегали вниз, щекоча мне бока. Солнце становилось все ласковее, можно было ждать птиц. И они прилетали. Сначала на небе появлялись движущиеся черные точки, которые постепенно вырастали, превращаясь в крылатые существа. Птицы наполняли воздух звонкими голосами. Иногда стая останавливалась в горах отдохнуть. Как-то по соседству со мной, в кустах, поселилась пара пичуг. Я любил прислушиваться к их разговорам. Птицы болтали о своем гнезде, о будущих птенцах, порою ссорились. Иногда среди повседневных птичьих забот проскальзывали воспоминания о странствиях, о встречах с человеком. Птицы называли его могучим, непостижимым существом. Но я не знал, что такое человек.

Так и жил я, предоставленный самому себе. Тихие думы посещали меня: казалось, такой жизни не будет конца.

Но однажды возле меня раздался непонятный шум, а потом внезапная резкая боль впилась в мое тело. Что-то твердое и острое вонзилось в меня и погружалось все глубже и глубже. Когда я вновь обрел способность чувствовать, то понял, что я разбит, вырван из материнской горы. Мою истерзанную плоть поднимало и опускало, мотало из стороны в сторону, ударяло о что-то твердое. А вокруг в огороженном пространстве была темнота. Я был в ловушке. И ловушка двигалась.

Тряска прекратилась, свет захлестнул меня, какая-то сила резко подняла, потом бросила меня вниз. Немного освоившись, я убедился в том, что лежу на плоском основании совсем близко от земли, в полутемном узком пространстве. Воздух душный, пыльный, с запахом гари и еще чего-то, мне неизвестного. Прежняя жизнь больше не вернется, это я чувствовал. Сейчас я обрел долгожданную неподвижность, но надолго ли? Может быть, завтра меня ожидают еще худшие испытания. Так жил я на новом месте, тревожась и надеясь, тоскуя по воле.

В один прекрасный день в помещении стало светлее, и я увидел перед собой незнакомое существо. Оно напоминало дерево с шарообразной вершиной. Снизу ствол раздваивался, образуя два ствола потоньше. Пониже вершины от ствола отходили две тонких подвижных ветки, а с шарообразного окончания смотрели очень живые серые глаза. И тут меня осенило: это же человек, о котором поведали птицы. Но вместо богатыря передо мной было существо в несколько раз ниже и тоньше меня. Я почувствовал разочарование и одновременно смутную тревогу. Ведь как-никак он хозяин положения, и, судя по птичьим рассказам, способен на все. Нет границ его возможностям, говорили когда-то птицы, человек может созидать, но может нести и смерть. С какими намерениями он пришел? Может быть, отправит меня обратно? Но я не угадал. Человек достал из мешка какие-то странные толстые и тонкие штуки (позже я узнал, что они называются инструментами) и обрушил на меня град сокрушительных ударов. Он откалывал от меня куски. Задыхаясь от боли, я сопротивлялся как мог, но человек был сильнее. Через некоторое время он перестал увечить меня, отбросил инструменты и коснулся меня рукой. Его прикосновение было негрубым, человек начал поглаживать те места, где боль была особенно резкой. Тепло шло от его пальцев, от всего человеческого существа, оно проникало в меня, словно пытаясь загладить причиненную мне боль. Но я не мог, не хотел прощать человека. Пытливые глаза упорно смотрели на меня, они хотели постигнуть, что же скрывается во мне, но я вытолкнул из себя чужую волю, спрятав свое сокровенное поглубже. Иными словами, я объявил человеку войну.