Ирина Качалова: И даже камень говорит...

Он ушел и появился на следующий день, собранный, строгий, и снова начался между нами поединок. И так — день за днем. Я яростно сопротивлялся, выталкивая из себя мысли и волю человека, все глубже замыкаясь в себя, изгоняя даже собственные ощущения. А ночью изо всех сил старался вернуть себя, призывал воспоминания о счастливой жизни, с отчаянием думая о солнце, ветре, почти забытых мною птицах. Вокруг было тихо, из окна лился слабый свет, через стекло ко мне заглядывали сонные листья, они чуть кивали мне, силясь что-то передать, но я не понимал их знаков.

Однажды утром, как всегда, пришел человек и начал работать. Но сегодня удары его были несильными и, пожалуй, неуверенными. Что это с ним? Он сегодня какой-то странный. Вдруг человек отбросил инструменты, схватился за голову, застонал и повалился на пол. Он лежал около меня, бормоча что-то. Я прислушался: «О камень, какой ты сильный, ты сильнее меня. А я-то надеялся победить тебя, вложить в тебя свою душу, самонадеянный я глупец, жалкая посредственность. Я заслужил свое поражение. О камень, ты оказался сильнее меня».

И тогда со мной что-то случилось: сам не знаю почему, но мне стало жаль человека. Ну что мне стоит приоткрыться немного, показать краешек своей души, ведь меня от этого не убудет. Я хозяин положения, сам человек признал это. А мне только того и надо было.

В моей жизни произошел перелом. Я перестал тяготиться своим положением. По утрам я ждал появления человека. Он приходил задумчивый, нервный и сначала долго всматривался в меня; потом вдруг быстрая улыбка пробегала по его губам. Человек уверенно брался за инструменты. Движения его стали более бережными, они почти не причиняли мне боли. А может быть, просто я привык. Жизнь больше не казалась невыносимой. В те часы, когда я оставался один, я не замечал серых стен, я вспоминал движения человека, его лицо вставало передо мной, оно было серьезным, значительным, от него исходила сила. Я научился различать в человеке какие-то новые черточки. Так постепенно мы начали понимать друг друга.

Стали появляться незнакомые люди. По одному, по двое они заходили в помещение и останавливались, рассматривая меня. Они то приближались, то снова отступали в глубь зала, не отрывая от меня взгляда.

— Как вам удалось заставить его жить? — говорили они моему человеку. Он слушал и улыбался, конечно, ему было очень приятно, что работа удалась. Забыв свои прошлые неудачи, успех он полностью приписывал себе. И только я один ничего не забыл, я один знал, что всегда был живым.

Теперь давно уже я стою на площади, и спокойствие не покидает меня. У моих ног играют дети, мимо идут прохожие. Я люблю беседовать с домами, в окнах которых так ярко полыхает утреннее солнце. По вечерам, когда свет уходит, я думаю о моем человеке: где он сейчас, что теперь делает?

Ко мне нередко подходят люди, они смотрят на меня мечтательно или сосредоточенно, реже — рассеянно. Но такого взгляда, как у моего человека, я не встречал больше ни у кого.

Когда шум города тает, небо становится мглисто-лиловым и горят ровным светом фонари, я думаю о будущем. Всякое существо, конечно, задумывалось об этом. Придет время, пусть это будет не так уж скоро, но все же оно настанет, когда я превращусь в обломки, в щебень. А затем и вовсе песком рассыплюсь по земле. Сквозь трещины земные приникну я к матери-магме, и даст она новое рождение.

И камень умолк. Фонари задумчиво светились. Чуть шелестели ветки сонных деревьев. И стояла тишина, словно бы и не звучал из глубины камня голос.