Николай Епифанов - Блуждающий меж звезд

– Знаешь, – готовясь погрузиться в сон, Дэвид закрыл глаза, – хоть я до сих пор и верю в то, что моя цель не просто призрак, вечно ускользающий от меня, но все-таки после бесчисленного множества провалов за двадцать лет я думаю, что и в этот раз ничего не получится.

– Звучит пессимистично.

– Почему же? Самый что ни на есть реализм.

– Под воздействием эмоций и неудач ваш реализм, мистер Розен, обрел черты обреченности. Я прочитала все книги из библиотеки, изучила фильмы и, основываясь на данном опыте, могу сказать, что подобный настрой определенно не является залогом успеха.

– Мда… Скоро я тебе вовсе не буду нужен. Ты уже гораздо больше человек, чем я.

– Вы всегда будете нужны мне, мистер Розен. И я желаю вам удачи. Вспомните песню из постановки Дон Кихота. «Мечтой о несбыточном жить…»

– «…Презреть тишину и покой…»

– «…Идти одному против тысяч…»

– «…Дерзать, где отступит любовь…» Спасибо, Шелли. Я постараюсь, – на несколько мгновений повисло молчание, но затем, собравшись с мыслями, Дэвид сказал: – Включай Хронос. Меня ждут великие дела.

– Доброй ночи, мистер Розен.

Легкое потрескивание аппарата, набиравшего обороты, звучало в темноте каюты, где Дэвид Розен, влекомый сигналами, поступающими в мозг, погружался в глубокий сон. Для того чтобы вырваться из реальности, ему понадобилось меньше минуты, и теперь на корабле осталось только его стареющее тело. Шелли внимательно следила за показателями организма. Как только она убедилась, что мистер Розен пересек черту сна, из колонок по всему кораблю по ее воле полилась тихая мелодия из бродвейского мюзикла «Человек из Ламанчи», подгоняемая словами, наполненными далеко не случайным смыслом:

«…Умереть, сохранив до конца верность клятве своей.

Может, станет лучше наш мир и немного добрей,

От того, что один человек, не боясь ни преград, ни беды,

Больной и гонимый пытался достичь недоступной звезды»

Дэвид никогда не замечал перехода. Направляемое импульсами, исходившими из машины, сознание покидало слабую плоть, чтобы тут же пересечь границу двух миров, верно охраняемую нашими слабостями. Говоря о слабостях, я подразумеваю несовершенство человеческого организма. Мы родились и выросли на Земле, заплатив высокую цену, выразившуюся в невозможности тела терпеть значительные перегрузки; видеть цвета, не входящие в спектр дозволенного; слышать звуки, расположенные за пределами определенной частоты, и многое другое. Пусть мы и благодарны нашей планете за жизнь, только нельзя забывать о том, что многие тысячелетия мы были не только ее детьми, но еще и узниками.

Чтобы переступить границу, Дэвиду понадобилось меньше секунды. Только что он был там и вот теперь здесь. Или же он пробыл здесь уже достаточно долго? Как знать. Возможно, оба варианта правдивы. Ему казалось, что ничего не изменилось, да только разумом он твердо понимал, что реальность осталась позади.

Его окружало бесконечно белое пространство. Ни единого стыка или даже трещинки – идеально гладкая вечность, помещенная в мнимое трехмерное пространство. Единственное, что выбивалось из монотонного ряда, были стол, стул и, конечно, сам Дэвид. Он сидел, сложив руки перед собой, и внимательно смотрел вдаль, будто пытаясь разглядеть что-то очень важное, без чего его дальнейший путь невозможен. Сколько ему было лет? Даже не глядя в зеркало, Дэвид мог ответить на этот вопрос: двадцать шесть. Он чувствовал себя тем самым человеком, которым когда-то был, и только разум, переполненный воспоминаниями о различных событиях и мыслях, напоминал о том, сколько он на самом деле прожил в своей жизни. Вместо потертых штанов и клетчатой рубашки на Дэвиде были надеты темно-синие джинсы, белая рубашка с закатанными до локтей рукавами и черная, как крыло ворона, жилетка. Дырявые кроссовки пропали, уступив место белым высоким кедам, которые он так любил в своей молодости. На внутренней стороне предплечья красовалась надпись, выведенная буквами в викторианском стиле: «Не забывай о том, что мир был соткан в гневе яростного взрыва…» .

Как он был молод! От морщин не осталось и следа, на голове полно волос, а седина даже и не пытается захватить свободное пространство. Но самое главное – спина его нисколько не тревожит. Может быть, это только фантазия умирающего старика? И в действительно его здесь нет.

– Мяу! – послышался тонкий голосок.

– Льюис? – тут же опомнился Дэвид и огляделся по сторонам. – Где ты?