Максим Парамохин: Две грани нейробука (СИ)

Но даже непревзойденный чемпион не способен двигаться безупречно. К тому же навыки любого человека оптимизированы под собственное тело. А потому чужие нейросигнатуры использовались как базис, отталкиваясь от которого человек формировал свою технику движений.

И восемь лет назад глава Калифорнийского института нейротехнологий Хейбурк выдвинул концепцию «Идеального движения». Исходя из задачи, строения костей и тренированности мышц человека нейробук должен рассчитать идеальную траекторию движений, а следом нейросигнатуру, это движение осуществляющую. Работа оказалась столь сложной и масштабной, что уже спустя полгода стали подключаться другие институты. Сейчас над ней работало свыше миллиона человек.

В понедельник профессор Брэмино традиционно подводил краткий итог прошлой недели, причем не только их лаборатории, а всего проекта. На сей раз таковым стало создание сотрудниками Стэнфордского университета новой версии виртуальной среды для расчета траектории движения предметов. И теперь необходимо интегрировать ее в их собственную программу генерации сенсомоторных нейросигнатур для бросков.

Четыре часа пролетели быстро. Пообедав, Джантор решил домой не ехать, а отправился в ближайший парк. Выбрал скамейку в тени огромной сосны и принялся за вчерашнее дело — нейроклипы. Обработал последний прыжок, неприятность с Эвандором, разумеется, убрал.

Оставаться должно лишь самое лучшее. И снова задумался о потерянных ощущениях. В последней записи это чувствовалось особенно четко.

Вечером заглянул к Шинвину.

— Ты как, обработал прыжки?

— Почти все. А ты?

— Закончил. Как у тебя, удается передать ощущения?

— Полет отличный, обзор прекрасный, восторг запредельный. А что?

— Ну, не создается ощущения, будто что пропадает?

Друг слегка нахмурился.

— Ты опять об этом? — с полминуты Шинвин сидел молча, затем махнул рукой. — Да не забивай ты голову. У всех экстремальщиков такая же трудность. Но остальные то в восторге. Они даже не подозревают о потере. И сам я, честно говоря, даже не могу точно сформулировать, чего не хватает.

— Но ведь не хватает. И я хочу понять — что именно теряется.

Шинвин пожал плечами.

— Может, мы уперлись в какой-то барьер.

— С чего бы вдруг, — Джантор стал мерить шагами комнату, заваленную, как и его собственная, снаряжением для разного экстрима. — Смотри, в наших головах пять миллиардов электродов. Это меньше числа нейронов, но вполне достаточно для записи нейронных сигнатур с очень высокой точностью. Мы способны воспроизводить практически неотличимые от увиденных изображения, звуки, запахи, тактильные ощущения. Тепло, холод, вращение и другие сигналы вестибулярного аппарата. Вот, к примеру, в виртуальных путешествиях ведь спектр ощущений воспроизводится практически полностью, без потерь, верно? Взять хотя бы вашу последнюю модель вулкана. Там же все есть, все ощущается. Дрожь земли, чудовищная жара, запах серы. Разве нет?

Шинвин работал в крупной туристической фирме, создававшей виртуальные модели природных достопримечательностей.

— Вроде все, — друг снова пожал плечами. — По крайней мере, те, кто был там реально, говорят, что ощущения неотличимые.

— Вот видишь, — воодушевился Джантор. — Не должно быть никакого предела или барьера. Все можно воспроизвести в точности.

С минуту Шинвин сидел, наморщив лоб, потом вздохнул.

— Я не знаю. Но, видимо, что-то есть. Сам чувствуешь.

Джантор чувствовал. Чувствовал тайну там, где никакой тайны, по идее, быть не должно. Он до двух часов ночи искал на форумах экстремальщиков и в научных журналах. Но если проблему признавали многие, исследований и публикаций по теме практически нет.

Что еще больше удивляло. Как правило, всякий необычный и непонятный эффект сразу становился объектом исследований, призванных его разъяснить. А тут известная не один десяток лет загадка, и никто ее не изучает.

На следующий день остался работать дома. Не считая понедельника, он вообще ездил в институт редко. Нейробук обеспечивал его как необходимым инструментарием для работы, так и каналом для обсуждения любых вопросов. Причем каналом гораздо более удобным и функциональным, чем личная встреча, поскольку можно легко обмениваться графиками, чертежами, схемами, зачастую более информативными, чем долгие словесные объяснения. А потому в ФИОМСе львиная доля делового общения строилась через вживленный компьютер даже в тех случаях, когда люди сидели в соседних кабинетах.