Ольга Хомич-Журавлёва - Жатва. Сборник повестей и рассказов

В полутёмном зале цеха в метре от окна сидел Мастер, в окружении детей, которых явно стало гораздо больше, и многих Марина не знала в лицо.

А вот и Доча. Насупившись, она глядела на Марину взглядом полным укора.

Дети сидели плотно прижавшись друг к другу, и вместе с Мастером и Дочей не мигая смотрели на девушку, хором монотонно повторяя, словно мантру:

– Потому, что в стене есть дверца… Потому, что в стене есть дверца… Потому, что в стене есть дверца…

Анапа, 2017 год

– Какая же у него была профессия? Никак не вспомню.

– Бухгалтер?

– Да нет… Почему сразу – бухгалтер?

– Может, менеджер? Те часто с ума сходят.

– Вот, точно! Только не менеджер, а продавец. Нет, не продавец… торговец, да, торговец!

– И чем он торговал? – Лялька поставила на блюдце допитую чашку чая.

– И не вспомню. Что-то не реальное продавал, нелепое – то, что и продать нельзя.

– Поняла – он шарлатан, что ли? Какой-нибудь новоявленный потомственный колдун, эдак в двадцатом поколении? Сейчас их много развелось. Напридумывают себе всякого потустороннего, а потом крыша едет.

– Знаешь, Лялька, я тоже сначала так подумала – странный он такой. И потом – нельзя же торговать мечтами. Вот! Вспомнила! Он был торговцем мечтами.

– Мда… Точно шарлатан. Или ещё чего хуже – мошенник, что в принципе, одно и то же…

Лялька подняла из кресла грузное тело килограмм в сто двадцать и, переваливаясь на больных, испещрённых варикозом ногах, побрела на кухню, захватив фарфоровый чайник:

– Новый заварю, ещё попьём. Эля, ты же никуда не торопишься? – Тут же донёсся из кухни голос Ляльки, словно чувствуя мой вопрошающий взгляд через стену.

– Нет, до работы ещё восемь часов. Я может, вообще у тебя переночую. Если ты, не против.

Конечно же Лялька не будет против – она же моя старшая сестра. И хотя ей уже пятьдесят и она из хрупкой девушки превратилась в огромную мадам с короткой стрижкой блондинистых волос, с полным боевым комплектом – мужем и двумя детьми, для меня она всё равно остаётся Лялькой. Сын и дочь сестры благополучно выросли, выучились, женились, обзавелись своими детьми и покинули родину – Яна умотала на ПМЖ в Чикаго, а Станислав – в Италию, так же навсегда, подальше от родной страны, чем оба очень печалили Ляльку. Муж, правда, никуда не делся, но как подобает натуре художника, вечно пребывал в творческом кризисе, и, ожидая пришествия Музы, лежал на диване в детской, глядя в потолок, а чаще – блуждая по социальным сетям в планшетнике. Временами Муза возвращалась в лице возмущённых заказчиков, напоминающих о срывающихся сроках, и он уносился в мастерскую, которая находилась на мансардном этаже этого же подъезда, и писал картины одну за другой, выдавая если не шедевры, то вполне приличные картины, радуя обеспокоенных отсутствием заказанных картин, галеристов. И когда банковские карточки взбалмошного семейства пополнялись приличными суммами гонораров, глаза Ляльки начинали томно блестеть сытой поволокой, движения её становились величественней, и она отправлялась в различные круизы, путешествовать по миру, непременно навещая своих детей. И каждый раз, приезжая домой, она обнаруживала своего мужа на диване в бывшей детской, выдохшимся от фонтанирующего вдохновения и последующего беспробудного пьянства в её отсутствие. Пьянство пресекалось, Лялька ставила благоверному капельницы, дабы избавить его от белой горячки, ибо по профессии она тоже врач, как и я. Вся её жизнь состояла из периодов – от кризиса, до кризиса. Разве можно в такой нервной обстановке работать? Лялька и не работала. Вообще никогда. Ибо быть женой талантливого художника – это уже великий труд.

Теперь был именно тот момент, когда Лялькин муж написал несколько картин, принявшись за следующую, а галеристы, выдохнув с облегчением, продали картины заказчикам, переведя на счёт семейства солидную сумму. В общем, деньги появились, и сестра пригласила меня в гости на тортик, отметить её отъезд в Италию, где у неё родился второй внук. На тортик, так на тортик. Тем более выходной, а дома пусто.

Я, как и Лялька, практически одинокая сорока семилетняя мадам. Нет, муж и сын у меня есть – всё как положено. Я построила дом, то биш квартиру, вырастила сына, посадила перед подъездом дерево. А перед этим намоталась с мужем по гарнизонам, пока он поднимался по карьерной лестнице офицера ФСБ. Сын пошёл по стопам папочки. И вот теперь уже мой возмужавший ребёнок уехал со своей молодой женой, проходить службу на краю света, в гарнизоне под Уссурийском. Муж уже несколько месяцев в Сирии, где обострились боевые действия… В общем, одно расстройство. После института я не закончила ординатуру – мужа срочно вызвали в часть на дальний восток, так и осталась с неоконченным высшим медицинским. Но всё же работала по специальности урывками, во время вечных переездов. И когда осели в родном городе – тоже было полно дел – с обучением сына, со строительством квартиры, с её обустройством и было как-то не до работы. Но вот, мои мужчины разъехались, и я от тоски прямо на стены полезла. Чтобы время быстрее шло, решила устроиться по специальности – врачом. Пошла в контору мужа, а они направили меня на закрытый объект – нашлась вакансия младшего врача в психиатрической клинике, который на деле оказался секретным научно исследовательском центром. Заставили меня подписать множество документов о неразглашении, об ответственности, об отказе претензий и так далее, и тому подобное… Почему меня допустили до работы на сверхсекретном объекте? Наверное, оттого, что у меня была безупречная репутация, а ещё потому, что я многие годы была под колпаком у спец служб, которые, конечно же, неустанно отслеживали моральный дух офицеров ФСБ и их родных.